— Да, — говорю я, а про себя думаю: «Да очнись ты!»
— Да, она говорит.
Полицейский бросает на меня подозрительный, недружелюбный взгляд, которого я, полагаю, не заслужила. Пока.
— Вы этого не сказали.
— Меня не спрашивали.
Переводчик удаляется, кипя от негодования. Я рада, что отделалась от него. От его акцента я отнюдь не в восторге. И остаюсь один на один с пожилым толстяком.
Тот сопровождает меня в маленькую комнатку и приглашает сесть. Сам садится напротив и смотрит куда угодно, только не мне в лицо. Я не в претензии. И чего бы ему глядеть мне в лицо? Люси — отнюдь не живопись маслом, как известно всякому, кто ее знает. Впрочем, как только я устраиваюсь поудобнее, он заставляет себя поднять глаза на мое лицо лишь затем, чтобы понять, что теперь не сможет их отвести. Дело в моих глазах, я знаю.
— Я хочу, чтобы вы рассказали мне о ночи, когда Лили Бриджес-сан исчезла.
— А вам известно, в какую ночь она исчезла?
— В ночь, после которой ее больше не видели. Насколько нам известно, вы были последней, с кем она разговаривала.
— Я уже говорила вам об этом.
— Я бы хотел, чтобы вы рассказали мне еще раз.
— Я была у себя в квартире. Раздался звонок в дверь. Я открыла. Это была Лили. Мы поговорили с минуту, и она ушла.
— И?
— Я вернулась в дом.
— А после?
— Ничего. Не помню. Я принесла белье из стирки, когда явилась Лили. Наверное, вернулась к тому же занятию.
— Соседи видели вас на тротуаре перед парадной дверью говорящей с Бриджес-сан.