А потом они выехали из Избавления, и некоторое время оба молчали. А когда они были уже далеко и наступила ночь, темная и лютая, они остановились.

— Это место придется сжечь дотла, — сказал Клей, — когда придет весна. А землю потом засыпать солью.

— Думаю, да, — кивнул Кейб.

И они отправились дальше.

Эпилог

Кейб спал до следующего утра.

Очнулся он в приемной доктора Уэста, на диване, который был одновременно и удобным, и неудобным. У него затекла спина, и болело всё тело.

Элайджа Клей сидел в кресле возле шкафа с настойками. Голова у него была забинтована, а рука на перевязи. Он погладил свою длинную седую бороду и улыбнулся, выставив почерневшие зубы.

— Похоже, мы выжили, — сказал он. — Я так и думал.

— Это… Это было на самом деле? — вырвалось у Кейба.

— Было, было. А теперь нам лучше забыть об этом, — он встал и очень осторожно натянул свою вонючую старую бизонью шубу. — Ты молодец, мальчик. Я горд, что сражался рядом с тобой. А теперь мне пора идти. Меня ждут родственники в горах, не люблю оставлять их одних. Ты увидишь меня весной, когда мы выжжем этот адский город дотла.

Он вышел, и вошел доктор Уэст, бегло осмотрев его, но не задавая вопросов. По выражению его лица Кейб понял, что он уже все знает. Должно быть, Клей рассказал ему о произошедшем. И это было прекрасно.

Доктор ушёл — и вошла Дженис Диркер.

Она села рядом с Кейбом и взяла его за руку. Она была одета в черное бархатное платье, очень мрачное и закрытое. Траурное платье. Ее прекрасные карие глаза покраснели от слез.

— Я рада, что ты жив, — всхлипнула она.

Кейб сжал ее руку, не в силах отвести от Дженис глаз. Он задумался, сможет ли полюбить ее, и решил, что уже полюбил. Он знал, что хоть и присоединился к Диркеру из чувства долга и вновь обретенной дружбы, было что-то еще. Что-то особенное, что двигало им. Дженис Диркер.

Но сейчас, глядя на нее, он вдруг ощутил приступ меланхолии.