Я перевернулся на бок, запустил проигрыватель и поднял иглу: «Со мною всегда небеса», а затем встал и наполнил кофеварку. После прослушивания песни и четырех чашек кофе выключил проигрыватель, взял пластинку и сломал ее на две части, выбросил их в мусорное ведро, затем оделся и вышел.

Стоял прекрасный день, воздух был морозным, а небо – высоким и чистым. Как человек, который долго носил солнцезащитные очки, а теперь снял их, я моргал от света и оттого, что все было четко видно. Ярко сияли цвета автомобилей, которые были припаркованы на склоне холма за воротами, а квадраты окон, покрытые инеем, отражали солнечный свет в таких оттенках, которые я давно не замечал.

Рискну показаться занудой, но все, что произошло до того момента, было похоже на сон в лихорадке, от которого я сейчас пробудился. Я шел по Лунтмакаргатан и наслаждался ощущением, что у меня есть ноги, которыми можно ходить, и ступни, на которых можно стоять. Я ценил земное тело, которое казалось мне таким лживым и достойным презрения. Со временем все бы устроилось, но сам факт того, что я хотел жить, превосходил все ожидания.

Улица Свеавэген утопала в огнях, и, пройдя пару сотен метров, я зашел в кафе, где никогда не бывал, выпил кофе с молоком и съел булочку с корицей, читая забытую кем-то «Дагенс нюхетер». Я не следил за новостями в течение нескольких месяцев, и, пока я сидел в своей скорлупе, произошло очень много чего. Фердинанд Маркос бежал с Филиппин, а Горбачев подписал приговор брежневской эпохе. Во многих частях мира наступало просветление. В конце концов, даже удалось запустить спутник «Викинг».

Я бродил по Свеавэген и прошел кинотеатр «Гранд», где показывали «Братьев Моцарт», но решил, что это не мой тип фильмов. Я пошел в «Макдоналдс» и съел комбо с бигмаком, а потом вернулся домой.

Проходя мимо строительных вагончиков и закрытого входа в метро, я посмотрел на лестницу рядом с Брункебергским туннелем. Небо потемнело, и тело стало легким. Рядом с чугунной табличкой внизу лестницы стоял тот самый полицейский. Я замер на том же месте, где стоял, сунув руки в карманы пальто, и был готов в любую минуту бежать к своим воротам. Наблюдал характерное мерцание на его лице, безжалостность его темного взгляда. Как только я рассмотрел фигуру, она превратилась в белое существо без каких-либо особых примет. Табличка загораживала его руки, и не было видно, есть ли у него все еще револьвер.

Лицо было повернуто в моем направлении, и, когда я вошел в ворота и остановился у подножия лестницы, меня пронзила дрожь. Я не знал, как пахнут гниющие трупы, но слабый запах клубничного мороженого, смешанный с запахом фекалий, который стекал с верхнего этажа, вряд ли был чем-то другим, поэтому я поспешил во двор на свежий воздух.