— Извините… — пробормотала она. — Я тут…

Глория выбила чашку из ее рук, навалилась на грудь, локтем придавила к койке. Белка от испуга перестала дышать.

— Слушай внимательно, — прошипела Глория, пялясь страшными глазами. — Повторять не буду. В «Медовом раю» всего два варианта. Вариант первый: ты будешь извиняться и просить прощения, как школьница, и тогда о твою тощую задницу все начнут вытирать ноги. Все — и зэки, и охрана. И тогда твой шанс выйти отсюда равен нулю. Тебя или зарежут, или ты сама удавишься…

Глория зло сплюнула на пол.

— Вариант второй: ты соберешь всю свою волю. Если нет воли — злость. Не злость, так страх. Что угодно, но ты должна найти в себе силы. Найти силы остаться человеком. Это не красивые слова из книжки. Здесь тюрьма — второй попытки никто не даст. Облажалась — и все. Тебя просто раздавят.

Она запнулась, повторила, но уже тише:

— Просто раздавят…

Потом спросила, чуть смущенно:

— Тебе лет-то сколько?

— Восемнадцать…

— Восемнадцать… — Глория неловко провела пальцами по Белкиной щеке. — Прости меня. Я дрянь, мерзкая тварь…

— Зачем вы…

— Я знаю, что говорю. Я отсидела полсрока, но я не выйду отсюда… Я это знаю. То, что я сделала… — Она поперхнулась, сморщилась и закрыла глаза ладонью.

Снаружи завыла сирена — низкий, унылый звук, словно кто-то протрубил в рог. Лампа под потолком заморгала, погасла, потом зажглась снова вполнакала. Камера стала сумрачной и желтой.

Глория подняла голову, на щеке блестела мокрая полоска. Тыльной стороной ладони она вытерла щеку и завороженно уставилась на лампу.

— Что это? — отчего-то шепотом спросила Белка.

Лампа пульсировала, противно зудела, как муха между рам.

— Рыжая Гертруда. — Глория тоже ответила шепотом, быстро перекрестилась. — Сейчас начнется…

— Что? Что начнется?

По коридору затопали башмаки, загремели железные засовы, кто-то настежь распахнул их дверь и заорал: