– Думай, что хочешь, – сказал Томми. – Но я почти полностью могу гарантировать, что эти бумаги и есть товар, и было бы большой ошибкой не действовать, исходя из этого.

Хенри кивнул и, казалось, в итоге согласился с тем, что волки уже на подходе и что бог позора поколотит его еще сильнее, если он не будет кричать об этом.

– Ладно, – сказал он и ударил ладонями по столу. – Как ты правильно предвидел, у меня наметились дела. Может, хочешь присоединиться и возглавить слежку?

– Мне хватит немного благодарности, – ответил Томми. – Больше ты ничего не узнал об этом Сванте?

– Нет, это все. – Хенри встал из-за стола и теперь казался существенно более энергичным, чем в начале разговора. Аккуратность и почти нежность, с которой он свернул списки и положил их в карман, указывали на то, что он считал их ценными. Он постучал себя по виску и сказал:

– Да, еще вот что. Чертовски жуткая деталь. Когда этот ублюдок мучил ребенка в кемпере, он всегда ставил музыку. Знаешь, какую? Помнишь журналиста из «Экспрессен», который…

– Петер Химмельстранд.

– Точно. Откуда ты знаешь? Ублюдок ставил только его песни и, видимо, особенно любил ту, которую пел Ян Спарринг.

– «Со мною всегда небеса».

– Да. Только представь, слушать эту песню на репите и одновременно издеваться над ребенком. Кошмар какой-то.

– Да уж, – кивнул Томми. – Не то слово.

Линус

Линус

1

1

Линус повернулся в постели и открыл глаза. Послышалось шуршание. Он встретился глазами с Ингмаром Бергманом[70], который взирал на него с купюры в двести крон. Тряпка, которой было завешено окно, светилась красноватым, а значит, для ноября солнце стояло максимально высоко. Должно быть, он долго спал.

Ай, блин. Черт.