– Как я понимаю, вы, наверное, занялись изучением религии кроатоанцев? – спросил Берт Сандлер.

– Да, – ответил Тимоти. – Это оказалось очень непростым делом, так как племя вымерло много лет назад. Но я установил, что кроатоанцы были спиритуалистами. Они верили, что душа человека не умирает и остается бродить по земле даже после смерти тела. Они считали, что существуют «высшие духи» – воплощенные в основных силах природы: в ветре, земле, огне, воде и так далее. А самое главное – и к нам это имеет прямое отношение, – они были убеждены в существовании злого духа как источника всего зла. Это соответствует христианскому понятию Сатаны. Я забыл точное индейское слово, которым обозначался этот злой дух, но оно переводится примерно так: «Тот, Кто Может Быть Всем, Но Сам Ничто».

– Боже, – проговорил Сандлер. – Отличное описание вековечного врага.

– Истины иногда скрываются в предрассудках и суевериях. Кроатоанцы считали, что Тот, Кто Может Быть Всем, Но Сам Ничто пожрал и колонистов, и диких зверей и птиц. Поэтому… хотя я и не могу категорически утверждать, что исчезновение поселения на Роанок-Айленд как-то связано с вековечным врагом, мне все же кажется – есть достаточно оснований изучить возможность подобного толкования.

– Потрясающе! – произнес Сандлер. – Обязательно расскажите обо всем этом на пресс-конференции в Сан-Франциско. Точно так же, как рассказали сейчас мне.

Такси завизжало тормозами и остановилось у входа в здание аэропорта.

Берт Сандлер сунул водителю в руку несколько пятифунтовых банкнот и взглянул на часы:

– Доктор Флайт, давайте поторопимся!

* * *

Сидя у окна, Тимоти Флайт смотрел, как огни города скрываются внизу, под густыми тучами. Прорезая пелену дождя, самолет круто набирал высоту. Вскоре он был уже выше облаков, ливень и непогода остались внизу, а вверху было теперь совершенно чистое небо. Лунный свет отражался от вспененных облаков, и ночь за бортом самолета была наполнена мягким, внушающим суеверный страх свечением.

Погасла табличка «Застегнуть привязные ремни».

Тимоти расстегнул ремень, но облегчения это не принесло. В голове у него вскипали и клубились мысли – точь-в-точь как грозовые облака внизу.

Прошла стюардесса, предлагая напитки. Он попросил себе виски.

Его теперешнее состояние было похоже на состояние сжатой пружины. Вся его жизнь изменилась практически мгновенно. За один сегодняшний день он пережил и перечувствовал больше, чем за весь последний год.

Напряжение, в котором он сейчас пребывал, нельзя было назвать неприятным. Он был более чем счастлив, получив возможность стряхнуть с себя скуку и тоску серой повседневности; он вступал в новую, лучшую жизнь с такой же готовностью и быстротой, с какой надевал бы новый костюм. Конечно, ввязываясь в то новое публичное изложение своих гипотез и предложений, он рисковал показаться смешным, снова навлечь на себя все прежние нападки и обвинения. Но был и какой-то шанс на то, что теперь ему наконец-то удастся показать собственную правоту, самоутвердиться.