Ольга смотрит на меня все также недоуменно. Я смотрю на нее в упор. Она пытается подойти ко мне, но настороженно замирает, как только я опускаю руку в карман. Явно чувствует за собой грешок и боится атаки. Глупо.
Я вытаскиваю из кармана сложенный вчетверо листок бумаги, подхожу к Ольге и отдаю ей. Она с опаской берет и разворачивает. Все это время мы молчим. Она читает, сначала бегло, потом с недоумением, потом с омерзением на лице. Она начинает бегать взглядом по сторонам. Поднимает взгляд и снова смотрит на меня также ошеломленно, швыряет листок под ноги.
Я понимаю, что теперь мне точно нечего ждать. Поворачиваюсь к выходу. Закидываю сумку на плечо.
– Подожди, постой, – Ольга по невнимательности отпускает простыню и остается нагой у меня за спиной, а я, оглянувшись, уже не вижу красоты в ее маленьком, милом теле. – Я же не смогу без тебя. Я тебя…
Она замирает, и я усмехаюсь. Что-то человеческое в ней еще точно осталось. Она не может соврать в этом месте, ей больно произносить это слово. Наверное, это должно даже радовать и вселять надежду. Вот только это не помогает. Теперь-то уж точно не поможет.
Последнее, что она должна была от меня услышать, так и остается невысказанным, и я ухожу, захлопывая дверь.
В самолете свежо, и я внимательно смотрю в иллюминатор. Смотрю на отдаляющиеся ночные огни. На черную бездну моря. На фейерверк с какой-то другой яхты далеко внизу. Все это остается далеко, и это здорово, потому что Ольга все еще там.