Подобного рода перепалки случались, когда поступки Кристиана казались его помощнице критично противоречащими ее нормам морали. Они всегда заканчивались одинаково: Саша надолго и серьезно обижалась, усердно мстя своему боссу самыми различными способами.

– Я отказываюсь помогать тебе в этом расследовании!

Кристиан покачал головой:

– Не получится. Ты уже пообещала ей…

– Нет уж. Делай всю работу сам!

– Мы договаривались, Александра.

– Лучше бы ты никогда не нашёл меня. Лучше бы я осталась с тем дикарём, никогда больше не видя ни твоей физиономии, ни этого отвратительного города!

* * *

Всё-таки он был прав, и Саша это знала. Обида обидой, однако она никогда не могла позволить себе действовать в ущерб расследованию, и, если бы бунт продолжился, это бы обязательно произошло.

В машине Саша похрустела суставами пальцев, повертела в руках свои черные очки, пытаясь примирить себя с принятым решением. Наконец, ей это удалось, но, когда она заговорила, тон ее звучал крайне мрачно.

– Уродина я, значит, сумасшедшая?

– Ты сама нарвалась.

– Моё уродство только снаружи, Кристиан. Я ведь вижу, каков ты. Помни это.

Он ничего не ответил, но она прекрасно поняла, что попала в точку.

– Только потому, что Алина жизнерадостно выглядит на фотографиях, ты убеждена против суицида? – поинтересовался он.

– На самом деле, волшебные джинны на ушко шепчут мне все ответы, – язвительно отозвалась Саша. – Я не обнадеживаю без причин, Крис, я не дура. Всё дело в записке.

– Я тоже изучал графологию. Слишком маленькие заглавные, наклон письма вниз, к краю листа, буква «т» – копия креста, нажим сильный, решительный.

– Дело не в почерке. Послушай, что написано: «Я снимаю пальто из глины». Понимаешь символизм?

Когда Кристиан заговорил, неосознанно у него получилось прочитать это с легким выражением, которое заставило Сашу смутиться и убрать с лица нахальную рожицу.