Господи, господи, с ума сойти. Как во всем этом разобраться? Как понять? Невозможно. Но ведь Габриэла не говорила, что Патрик будет жить вечно. Нет, он человек и тоже когда-нибудь умрет. Она слышала голос умирающего сына, но это был голос взрослого мужчины. Возможно, это даже был старик. Определить это было невозможно.

Она никогда в этом не разберется. Никогда не научится понимать свои сны. Если в них вообще есть какой-либо смысл. Может, это всего лишь игра ее воображения. Если она все равно ничего не понимает, зачем они появляются и мучают ее? Она не умела быть ясновидящей, не умела пользоваться даром, который появился неизвестно откуда и для чего. Слишком сложно. Слишком неясно. Если она не научится понимать свои видения, управляться с этим даром, то это просто сведет ее с ума. Мозг ее не выдержит такой нагрузки. Сердце разорвется от страха и отчаяния. Она не хотела видеть то, что будет. Не хотела знать, кто как умрет. Потому что не знала, как это предотвратить. Это жестоко. Очень жестоко. Держать на руках мертвого Джека, которого она так любила. Слышать предсмертный крик сына и понимать, что он умер.

— Не хочу! Не хочу! — умоляюще кричала она, не понимая, кого она молит об избавлении этого невыносимого мучительного дара. — Не хочу ничего знать! Хочу быть такой, как все, жить в неведении! Знать слишком больно, слишком страшно! Не хочу!

И она зажимала уши и зажмуривала глаза, чтобы ничего больше не видеть и не слышать. Она отказывалась. Отказывалась знать. Пыталась не подпустить к себе эти невыносимые страшные видения. Они говорили лишь о том, что впереди нет ничего хорошего, что все будет только страшнее. Опять смерти, опять боль… И она, одна со своим проклятием, наблюдающая, как умирают все вокруг. Она кричала, но ее никто не слышал. Безнадежность, ужас, смерть — вот все, что она видела впереди.

Какие-то звуки, чьи-то голоса пытались прорваться к ней, но она продолжала отчаянно зажимать уши.

— Нет, нет, не хочу.

Веки ее были плотно сомкнуты, но все равно она видела какие-то мелькающие тени, которые пытались проникнуть в ее глаза, ее мозг.

— Не хочу. Не буду.

Но она все равно услышала чей-то чужой голос, добравшийся до ее сознания.

— …Шестнадцатого марта тысяча девятьсот девяносто первого года привести в исполнение приговор, вынесенный второго сентября тысяча девятьсот девяностого года…

Кэрол медленно разжала уши, невольно прислушиваясь.

— … Кэролайн Рэндэл…

Кэрол распахнула глаза.

— … Высшая мера наказания…

Она удивленно оглянулась. Какие-то чужие люди. Мужчины. Странное помещение. Что происходит? Где она?