— Взаимно, Доминик. Вы строили разные предположения обо мне и о людях, которых вы убили, чтобы это укладывалось в ваши представления. Как и у вас, у меня были плохие времена — и еще будут. Но я не обвиняю в них всех остальных. Если вы так убеждены, что действовали правильно, то можете пойти со мной, и все, что вы скажете, будет записано, чтобы весь мир мог узнать вашу правду.

Хаммонд фыркнул:

— Ты посмотри на себя, красавчик. Что такого плохого могло быть в твоей жизни?

Джо помолчал, чтобы взвесить все «за» и «против» того, что он собирался сказать дальше.

— Мне тридцать три года, и к тому времени, как мне исполнится сорок, я буду почти слепым, — ответил он.

Хаммонд склонил голову набок, словно сомневаясь в его словах.

— Я строил карьеру на своей фотографической памяти, на том, что никогда не забываю увиденные лица, но через семь лет я не буду видеть практически ничего, — продолжил Джо. — Это называется макулодистрофия. Иногда я буду терять способность видеть на несколько минут подряд или же страдать искажениями зрения, помутнением центрального зрения, мигренями, сухостью в глазах… и это почти лишит меня возможности видеть что-либо.

Джо вспомнил шок, испытанный им после постановки диагноза — когда после множества анализов специалисты из лондонской глазной больницы Мурфилдс сообщили ему о болезни желтого пятна — крошечного участка в центре сетчатки. Эта часть была нужна для резкости центрального зрения; она позволяла ему видеть предметы, расположенные прямо впереди. Его случай был редким для столь молодого возраста — и неизлечимым.

Чем большему напряжению он подвергал глаза, выполняя работу и пытаясь найти сестру, тем больше вреда причинял себе. Центральное зрение уже давало сбои, и хотя Джо не должен ослепнуть совсем, однако в конечном итоге не сможет читать, водить машину или распознавать лица. Этот диагноз также ограничивал время, в течение которого он мог найти Линзи, и ее поиски стали одержимостью, приведшей к срыву.

— Фу-фу-фу, какой ужас! — фыркнул Хаммонд. — Но ты, по крайней мере, останешься жив. А знаешь, чего стоили жизни Одри и Этьена? Двух параграфов в «Ивнинг стандард».

— Нельзя мерить ценность человека величиной газетной колонки! Авария случилась в тот же вечер, что и атака террористов в Хаммерсмите; конечно же, на первых страницах писали про массовое нападение.

— А как насчет расследования, предпринятого несколько месяцев спустя? Это было сплошное сокрытие улик. Коронеру даже не хватило смелости признать, что четыре человека, которые должны были спасать жизни людей, не выполнили свой долг. Вашу подругу даже не упомянули. Их всех должны были осудить и отправить гнить в тюрьме. Знаешь, какое наказание получил каждый из них вместо этого? Шлепок по руке от своего начальства. Когда я связался с газетами, сетевыми СМИ, блогерами и телеканалами, чтобы сообщить об этом, всем было наплевать. С точки зрения всего мира Одри и Этьен словно никогда и не существовали.