Топорик стукнул обухом о настил.

– Здравствуй, мой мальчик.

Он узнал платье, длинное, до пят, они купили его в Берлине, где у Филипа была выставка.

Глаза травянисто-зеленого цвета источали нежность. Печальная улыбка ранила в самое сердце.

Филип приблизился.

– Ты умерла, – сказал он.

– Не здесь. – Яна коснулась его лба. Филип перехватил запястье, ощупал. Теплое, настоящее, без ужасных надрезов. Родинки, рыжие точки, шрам – в детстве Яну укусила собака. Филип застонал, прижимая ладонь жены к губам.

Запах развеял сомнения. Так пахло из гардероба долгое время после ее смерти. Обонятельный призрак, поселившийся в вещах. Филип обрызгивал квартиру духами Яны, а когда духи закончились, купил новые флаконы. (Продавец сказал: «Вашей жене понравится».)

Он шагнул навстречу фантому.

В зелени глаз отразилось постаревшее, изодранное горем лицо Филипа. Он перебирал ее локоны, очерчивал дрожащими пальцами скулы. Яна застыла в янтаре пяти лет – между тридцатью семью и сорока двумя. В том возрасте она была красива как никогда – пик женской красоты.

Он чувствовал пьянящий аромат, дыхание на своей коже. Проведя ладонью по груди Яны, почувствовал упругость пробивающихся сквозь ткань сосков.

Она была не просто жива, но гораздо более жива, чем он.

– Ты ушла от меня.

– Так было нужно. – Мудрость могил и потаенных склепов звучала в родном голосе.

– Для чего?

– Чтобы ты научился.

Она погладила его по седой щетине. Он вспомнил, как в последний раз Яна замерла, обнаженная, на пороге комнаты. Вспомнил вкус винограда, мускусный вкус ее лона.

Слезы капали на гладкую, без линий, ладонь жены.

– Чему меня могла научить твоя смерть?