– Твой отец гордился бы тобой, Энн, – сказала Пола.

Это был конец моей смены в кафе, где я работала: Пола, хозяйка кафе, наняла меня почти десять лет назад, когда мне было пятнадцать. Помещение было длинным и узким, с потемневшим жестяным потолком, и мы оставили входную дверь открытой, надеясь, что свежий воздух прогонит задержавшиеся запахи ужина. Время от времени по широкой улице снаружи проползала машина, ее фары рассекали темноту.

– Спасибо, Пола.

Я отсчитывала чаевые на стойке, изо всех сил стараясь не обращать внимания на красные рубцы, образовавшиеся на предплечье. Обеденная суета – более бурная, чем обычно, из-за выпускного в Уитман-колледже – заставила меня ставить тарелки, горячие от саламандры[4], прямо на руку. Путь из кухни в столовую был достаточно долгим, а керамика обжигала руку при каждой ходке.

– Знаешь, ты всегда можешь вернуться, – сказал бармен Джон, отпустил ручку крана и передал мне пивной стакан. Нам разрешалось выпить только одну порцию пива за смену, но это правило соблюдалось редко.

Я разгладила последнюю долларовую купюру и сложила деньги в задний карман.

– Знаю.

Но я не хотела возвращаться. Призрак моего отца, так необъяснимо и внезапно погибшего, словно витал над тротуарами в кварталах, обрамлявших центр города, даже над побуревшим пятачком травы перед кафе. Те способы спасения, на которые я полагалась – книги и исследования, – больше не позволяли мне уйти от этого ощущения достаточно далеко.

– Даже если осенью нам не понадобится персонал, – продолжал Джон, – мы всё равно возьмем тебя на работу.

Я пыталась подавить панику, которую испытывала от перспективы вернуться в Уолла-Уолла осенью, и тут услышала позади себя слова Полы:

– Мы закрыты.

Я оглянулась через плечо на входную дверь, где собралась толпа девушек; одни читали меню в тамбуре, другие протискивались в раздвижную дверь, отчего табличка «Закрыто» шлепнулась о дерево.

– Но вы всё еще подаете, – заявила одна из них, указывая на мое пиво.

– Извините. Закрыто, – подтвердил Джон.

– Да ладно, – фыркнула другая девица. Их лица порозовели от теплого алкогольного румянца, но я уже представляла, чем закончится эта ночь: черными пятнами под глазами и синяками на ногах – тут и там. За четыре года в Уитман-колледже у меня никогда не было такой ночи – только кружки пива и обожженные предплечья.

Пола остановила их, раскинув руки в стороны, и вытолкнула обратно за дверь, а я снова переключила внимание на Джона.

– Ты их знаешь? – спросил он, небрежно вытирая деревянную стойку.

Я покачала головой. В колледже было трудно завести друзей, если ты единственный студент, не живущий в общежитии. Уитман-колледж в этом отношении отличался от государственных школ, где такие вещи были обычным делом. Это был маленький гуманитарный колледж; маленький, дорогой гуманитарный колледж, где все жили в кампусе или, по крайней мере, начинали в нем свой первый учебный год.