Она осматривает ему ногу и чуть не блюет. Господи, неудивительно, что он не может на нее опереться. Ступня вывернута в противоположном направлении, а кости голени торчат наружу, будто сломанные ветки. Зрелище отвратительное, однако заставляет ее додуматься стянуть второй ботинок.

В нем спрятан нож.

Тот самый, интересно? Который он всадил ее дочери под ребра?

Мэри Пэт поднимает голову; Фрэнк, едва дыша, смотрит на нее.

– Ты в курсе, что тебе не жить?

Она пожимает плечами:

– Ну и что? Ты, Фрэнк, все равно пойдешь – ой, прости, поползешь – в ад вперед меня. Даже не сомневайся.

– Ты еще можешь отвезти меня в больницу. – Голос у него рассудительный, даже миролюбивый.

Мэри Пэт указывает большим пальцем за плечо:

– Увы, Фрэнк. Машина тоже не жилец.

– Тогда спустись вниз к Салливанской кафешке, там таксофон. – Он присовокупляет к дружелюбному тону не менее дружелюбную улыбку.

– А это зачем, позволь спросить?

– Вызовешь мне «Скорую». Или позвонишь Марти.

Мэри Пэт отвечает не сразу. В глазах у Фрэнка даже брезжит огонек надежды.

– Фрэнки… – произносит она предельно мягко. – Эту ночь ты не переживешь.

Он открывает было рот, но Мэри Пэт его перебивает:

– Тебе не спастись. Ни угрозами, ни заискиванием, ни подкупом ты не добудешь себе ни дня жизни.

Видимо, до этого момента Фрэнк еще думал, что у него есть шанс. Теперь он понимает – с полной ясностью, – что очутился внутри собственного кошмара. И проживает каждый его миг наяву.

Фрэнк заглядывает Мэри Пэт в глаза, а она не мигая глядит в ответ. Где-то за стенами форта вскрикивает чайка.

Лицо Фрэнка Туми багровеет и ожесточается от возмущения.