Кое-кого проткнули на дуэлях это верно, но насколько меньше стало бытовых убийств! Вон товарищ полковник не даст соврать.
— Опять мы не о том! — поморщился полковник Анатольев. — Вы говорите об исправлении нравов, а сами увели невесту, потом вторую, не говоря о ребенке, у сержанта Нечипорука. Так что не надо, Павел Сергеевич, а то, знаете ли, даже неловко за вас…
— Увел? Невесту? Ребенка? — приободрились директрисы, уже примирившиеся с ролью статисток. — Расскажите, Дмитрий Павлович!
— Это тема для другого, отдельного разговора, — снова поморщился полковник. — Я уже начал жалеть, что начал… Но мы-то рассчитываем на вашу лояльность, Павел Сергеевич! На вашу порядочность! Я буду обеими руками за то, чтобы вы оставались на месте дирижера в нашей филармонии. И не нужно вам это директорство, не нужно… Только отвлекает вас от творчества.
— Короче… — Я встал и подошел к столу. — Что вы вокруг да около? Хотите меня купить? Я понял. Называйте цену. Письмо против Андрея Андреевича не подпишу, говорю заранее. Что еще?
— Вы сядьте! — указала мне на стул, как на скамью подсудимых, Людмила Константиновна. — Вам все объяснят. Я не скажу ни слова, пока не сядете!
Я опустился снова на свое место, положил ногу на ногу. Сидящие за столом на сей раз проглотили это молча. Ведь что-то им от меня надо! Уж не знаю, по какой части, но очень надо!
— Мы собираемся закрывать ЭПД, — сказала председатель. — Но Центр отнюдь не собирается снижать с нас норму валютных выплат.
— Так не закрывайте! — удивился я. — Кто вас заставляет?
— Совесть заставляет! И гражданский долг! — закричала Людмила Константиновна. — Вы еще расскажите, на сколько снизилось благодаря этому мерзкому заведению количество изнасилований и абортов! И не смотрите так!
— А вы не кричите так, — сказал я. — Конечно, не снизилось. И вы не хуже меня знаете почему. Ему дали карт-бланш на его эксперименты, думали, что страна подхватит, но беда в том, что Радимов — единственный и неповторимый на всю державу, чего ему не простили! Поскольку другие не могут! Да, была веселая, карнавальная мистификация! Но что теперь будет взамен? Что вы предложите?
— Странный вы человек, Павел Сергеевич! — примирительно сказала Людмила Константиновна. — Сейчас говорите одно, а сами делаете другое… Мне-то казалось, что вы кое-что поняли, что вам хватило мужества признать, хотя бы для себя… Скажите, для чего вы устроили в свой хор племянницу Романа Романовича? Ведь она не умеет петь?
— Я остаюсь хормейстером? — спросил я.
— Остаетесь, остаетесь… — отмахнулась она. — Но вы не ответили.