Они вернулись в свой кабинет. Радости не было, даже облегчение чувствовалось каким-то странным, будто один груз сняли, а другой положили. Легкий, но чертовски неудобный.
Первым молчание нарушил Леонов:
– Они могут сейчас свалить все на Егорова и Погорельцева.
– Могут. И обязательно свалят, – кивнул Ильин и подошел к доске. – Но я думаю, Погорельцев тут вообще ни при чем.
– А как же его рукопись? – удивилась Аня, потирая ушибленное плечо.
– Ну, милая моя, если бы за рукописи сажали! Егоров дружил с Погорельцевым. Иногда приходил к нему в гости. После смерти бабушки Егоров был единственным человеком, с кем этот увалень общался на равных. Остальные его либо презирали, либо не замечали. Он скорее всего давал читать свою космооперу Егорову. Тогда-то этот тип и прихватил отвертку Погорельцева.
– Хорошо хоть, мы этого упыря взяли прямо на попытке убийства, – сказал Михаил.
– Да. Я думаю, на него материала будет предостаточно. Вот почему с дезорганизованными работать легче. После задержания, конечно. Куча следов. Я не удивлюсь, если всплывут еще трупы. Скорее всего «давать шанс» он начал не с Мамонова. Ну а поимка на попытке – это лишний козырь. Кстати, как там девушка? – Ильин снял с доски последний фоторобот Коршунова.
Аня посмотрела на Мишу и увидела то, что ей не очень-то понравилось. Леонов при упоминании девицы покраснел.
– Нормально. Сотрясение мозга и ушибы. Он не успел ее порезать…
– Береги ее. – Ильин прищурился. – Она очень ценный свидетель.
Аня больше не смотрела на Леонова. Она знала, что он снова покраснел. Она не питала иллюзий, да и Миша ей ничего не обещал, но все равно… Оказывается, это больно. Мучительно больно.
Песня, знакомая Ане Рыжовой с того самого дня в Вешняковском парке, раздалась в наступившей тишине.
Аня поймала себя на мысли, что ревнует. Ей захотелось убежать. И разрыдаться, как девчонке.
– Да, – ответил Леонов. – Привет. Как ты?
Миша махнул Ильину, что уходит, кивнул Ане и вышел из кабинета.
– Разрешите, я тоже пойду?
Ильин оторвался от фоторобота и кивнул.