Что я собирался делать в этом негостеприимном месте, я не знал, да признаться, и не думал об этом. Все мои мысли и чувства занимал отчаянный голод, обострявшийся раздражающим запахом жареного мяса, доносившимся из открытых таверн и ресторанов. Еще больше раздражал меня стук тарелок и ножей.

Я не сдержался и зашел в одно из самых дорогих заведений. Народу было немного. Чиновник сидел за накрытым белой скатертью столом и доедал свой ужин. Он даже не взглянул на меня. Молодой дворянин за другим столиком ожидал заказанного им блюда: этот, узнав меня, проявил некоторое любопытство. Увидев на столе дворянина тарелку с хлебом, я подсел к его столику и, инстинктивно протянув руку, взял кусок. Дворянин поднял глаза, но, ничего не сказав, снова опустил их. Я стал смелее и протянул руку за вторым куском, потом за третьим, дворянин выказал явные признаки неудовольствия.

Я снова протянул руку и взял четвертый кусок.

– Проклятый Гулливер, – еле слышно прошептал дворянин.

Посетители ресторана всполошились. Чиновник в негодовании уронил вилку на пол. Кельнерша покраснела, дворянин виновато опустил голову. Я понял: не миновать ему милости его величества императора.

В этот момент подали жаркое и поставили тарелку перед самым носом дворянина.

– Благодарю вас, – сказал я, придвигая тарелку к себе.

Дворянин вскочил, как ошалелый, и бросился вон из ресторана. Я спокойно доел его ужин и даже закурил оставленную им сигару.

– Приятно, черт возьми, покейфовать в приличной обстановке.

Но так как заглядывавшие в двери ресторана посетители, увидев меня, торопились бежать куда-нибудь подальше, я, не желая наделать хозяину больших убытков, вежливо поблагодарил его за гостеприимство и вышел на улицу.

Так совершенно случайно нашел я выход из своего оригинального положения, и с этого дня жизнь моя обратилась в тысяча вторую ночь Шехерезады.

Прежде всего надо было позаботиться о ночлеге.

Незримый ни для кого явился я в лучшую из гостиниц и вошел в открытую дверь первой попавшейся комнаты. Постояльца не было дома, и я мог расположиться без помехи. Несколько ночей спал я не раздеваясь, теперь можно было позволить себе и эту роскошь. Я разделся и лег на мягкую пуховую постель.