По тайге пронесся тревожный шум и затих в горах.

— А ты, паря, меня не запугивай и не отговаривай! — с твердой решимостью в голосе сказал Яков тайге и зашагал к юрте.

Сидит Петр на колоде и смотрит, как Мишка, ловко орудуя топором, делает сайбу[58].

«Смекалистый бурятенок, — подумал Стрельцов. — Я и не подумал, что он топором так может».

А рука опухла, раскраснелась и сильно ноет. Донимает головная боль, но все это пустяки по сравнению с болью на душе. Неотступно грызет Петра мысль о том, как он, неудачно выстрелив в медведя, ранил Егора…

Соорудив отличную сайбу, Мишка соскочил на землю.

— Как, дядя Петя, ладно, нет?

— Хорошо, молодец. Теперь склади туда мясо и закрой по-хозяйски.

На обратном пути Мишке захотелось посмотреть, какого медведя завалил Петр, но Стрельцов наотрез отказался идти туда. Мишка обиделся и шел молча сзади.

Поняв Мишкину обиду, Петр повернулся к нему и хмуро улыбнулся одними глазами.

— Не сердись, Миха, туды ходить нельзя.

— Да нет, я не обижаюсь.

— Вишь, паря, мы с тобой наследим, а вдруг туды приедет милиция, что нам тогдысь скажут?

— А зачем милиции-то приезжать?

— Сам знаешь Лисиных… Егор-то сразу, еще у медведя, попрекнул меня, будто я мстил за отца…

— Но ведь ты же невзначай его ранил, выручал…

— Так-то оно так…

Юрта Лисиных сиротливо прикорнулась под старой, разлапистой сосной. Ни дымка из дымоходного отверстия, ни собак у двери.

— Что такое, где люди-то? — спрашивает Мишка.