И в ответ на улыбку продолжал, как о чем-то самом обычном:

— Тут, понимаешь, утром одного из наших арестовали… ты его знаешь, наверное, — Заброду Леню. Конечно, может, и случайно. Но… лучше быть готовым ко всему… Ты мне вот что скажи: у тебя здесь родственники какие-нибудь или хоть друзья хорошие, если переждать надо будет или укрыться, есть поблизости?

— Родственники? — насторожилась Галя. — Тетка неродная есть в Петриковке… Это ничего, что неродная, человек она хороший… А ты разве думаешь…

— Пока еще трудно сказать… Но на всякий случай. Лучше, если все заранее сообразишь… А сейчас… понимаешь, мы не можем, не имеем права ждать. Надо сбить их со следа, отвести подозрение от парня. Я ведь хотя и не военный человек, а про то, что лучшая оборона это нападение, понимаю!

Максим не представлял действительных размеров опасности. Не знал, что произошло в Курьих Лапках, не подозревал, что «бабкиного Петра» арестовали, что прячутся где-то от преследования Сенька и Володя. И Форст вот-вот нападет на совхоз, а там и на его мастерскую.

Он еще верил в душе, что арест Лени просто случайность, что еще можно его выручить. И они обдурят, должны обдурить золотозубого! Он верил в это и казался совсем спокойным, хотя в глубине души все-таки волновался. Не потому, что боялся немцев или преследования — нет! Волновался оттого, что боялся напугать Галю, оттого, что вынужден был прийти к ней в эту сиротскую хату и, может быть, навлечь на этих детей смертельную опасность. Однако волнения этого Галя не замечала, потому что выражалось оно лишь непривычным для Максима многословием. Ему казалось, что чем дольше и спокойнее он будет говорить, тем лучше подготовит Галю ко всяким неожиданностям.

И Галя действительно успокоилась.

— Да… конечно… Одним словом, правильно. Не пойму только: что же делать надо?

— Надо сейчас, немедленно, самое позднее — сегодня ночью, отпечатать новую листовку и расклеить хотя бы в двух-трех местах в Скальном.

— Листовку? Но я не знаю…

— Да, я понимаю! Я сам понимаю, что приходить к тебе с этим после встречи с той женщиной… Да и вообще… у тебя дети на руках!.. Я сам понимаю, что это глупость, почти преступление, но я хочу, Галя, чтобы и ты поняла. У меня это сделать невозможно, можно всех и все провалить. А больше доверить тайну нашей типографии я не могу никому. Да и видно отсюда все. За час мы успеем, а как только закончим, скроемся, и никто нас не найдет.

Он говорил теперь словно в замешательстве, торопясь и волнуясь. Никогда еще Галя не видела его в таком смятении. Она никак не могла понять причины, а когда поняла, сразу же сердито перебила его: