– Мы думаем иначе, кузен, – отвечал Генрих, любопытство которого требовало удовлетворения. – Я, пожалуй, отважусь остаться с ним наедине несколько минут, – сказал он вполголоса. – Он ведь обезоружен.

– Нисколько, государь, – отвечал герцог. – У него остался еще кинжал.

– Да, это правда, – заметил Генрих III, – и он хорошо умеет им пользоваться, как мы уже видели. Его сила также значительно превосходит нашу, и, хотя вид у него открытый и добродушный, все-таки будет благоразумнее не доверять ему. Говорите, брат мой, – продолжал он громко. – Мы с нетерпением хотим услышать вашу тайну.

– Ваше величество принуждает меня решиться на это, – гордо сказал Бурбон. – Я охотно избавил бы вашу мать от позора, которым покроют ее мои слова.

– Неужели вы потерпите такое нахальство, государь? – возмутился герцог Неверский, кажущийся смущенным и взволнованным словами короля Наваррского.

– Не обращайте на это внимания, кузен, – отвечал Генрих III. – Наша мать только посмеется над его словами.

– То, что я попросил бы, – продолжал Бурбон, – того я теперь требую. Во имя моего кузена, Генриха I Бурбона, принца Конде, особу которого я здесь представляю, я требую освобождения его сестры, которую содержит пленницей в Лувре королева Екатерина Медичи.

– Господи! Брат мой! – вскричал Генрих III. – Вы самым странным образом ошибаетесь. В Лувре нет никакой пленницы.

– Не спорьте с ним, государь, – шепнул герцог Неверский, облегченно вздохнувший при последних словах Генриха Наваррского. – Обещайте ее освободить.

– Это обстоятельство намеренно скрывали от вашего величества, – сказал Бурбон.

– Хорошо, брат мой, – отвечал Генрих III с притворным добродушием. – Если ваши слова справедливы, мы даем наше слово, что принцесса будет свободна.

При этих словах у Кричтона вырвалось радостное восклицание. Но, когда король взглянул на него, глаза шотландца были устремлены на шпагу Бурбона.

– Прибавьте также к этому, государь, – продолжал Бурбон, – что принцесса может тотчас же оставить Лувр. Мой конвой может проводить ее к Генриху Конде.

– К чему такая поспешность, брат мои? – спросил Генрих III недоверчивым тоном.

– Потому что, – отвечал Бурбон, – пока принцесса во власти Екатерины Медичи, ее жизнь и честь в опасности.

– Берегитесь клеветать на нашу мать, – сказал король с горячностью. – Это черное обвинение.

– Оно высказано среди дня, перед лицом всего вашего дворянства, государь, и не останется без доказательств.

– И без вознаграждения тоже, – прибавил Генрих III, нахмурив брови. – Продолжайте, брат мой.

– Я солдат, государь, а не придворный, – продолжал Бурбон. – Я редко менял стальную кирасу на шелковый камзол, мой грубый язык не знает льстивых фраз. Ваше величество должны помнить, что сами принудили меня произнести это обвинение публично. Я готов ответить королеве-матери за мои слова и доказать их справедливость. Но вы дали мне слово, что принцесса будет свободна, этого достаточно.