– Я понимаю ваше величество, – холодно отвечала Эклермонда.

– Не совсем, – сказал король. – Вы можете угадать мои намерения, но вы не можете предвидеть, какое предложение я сейчас вам сделаю. Сначала я должен рассказать вам историю моей первой любви. Рене де Рие, моя первая любовница, прежде, чем я ее увидел, отдала свое сердце Филиппу Альтовити.

– Избавьте меня от этого рассказа, государь.

– Теперь она его жена. Вы любите шевалье Кричтона. На таких же условиях вы будете его женой.

– Я дочь Людовика Бурбона, государь!

– Шевалье Кричтон будет пэром Франции.

– Если бы король Франции просил моей руки, я отказала бы ему, – сказала гордо Эклермонда. – Пусть он ищет себе любовниц между дамами его двора, которые ни в чем не могут отказать ему, потому что он король.

– Вы решили участь вашего любовника, прекрасная кузина, – сказал Генрих. – Де Гальд, – прибавил он, делая знак своему камердинеру, – скажите герцогу Неверскому, что мы желаем его видеть.

– Государь, – твердо сказала Эклермонда, бледная, как смерть, – не доводите дело до крайностей. Я женщина, и моя угроза не может иметь большого влияния на ваше величество. Но если вы без всякого повода, из одной только ревности казните честного и храброго дворянина, я употреблю все средства, какие только доступны женщине, чтобы отомстить вам. Подумайте об этом. Это не пустая угроза!

– Боже мой! – вскричал Генрих. – Если бы я сколько-нибудь сомневался еще в вашем происхождении, ваша гордость рассеяла бы мои сомнения. Огонь старых Бурбонов не погас. Я принимаю ваш вызов. Кричтон умрет, или вы будете моей. Выбирайте.

– Я отвечаю, как ответил бы сам шевалье Кричтон, – сказала Эклермонда. – Лучше смерть, чем бесчестье.

Генрих хотел возразить что-то, но его слова были заглушены взрывом хохота, раздавшегося из группы дам, сидевших позади. Их смех вызвал Брантом, только что прочитавший свою исповедь любви.

Вернемся, однако, к Кричтону. Войдя в большую залу, шотландец оставил Маргариту и, взяв маску, поспешно направился к королеве-матери.

Екатерина в эту минуту была поглощена разговором с герцогом Неверским, так что Кричтон мог подойти незаметно. Став позади колонны, он не пропустил ни одного слова из их разговора, хотя они по большей части говорили вполголоса.

– И вы говорите, что герцог Анжуйский, напуганный разглашением его письма, тотчас же оставил Лувр? – спросил герцог Неверский.

– Получив вашу записку, – отвечала Екатерина, – я послала к нему надежного человека. Боясь быть разоблаченным, он сразу же бежал.

– Проклятие! – прошептал герцог. – Его голова должна была быть ценой моего наместничества. Генрих не осмелится ни на что против матери.