— В этом я тоже сильно сомневаюсь, комиссар.
Гарсия Пико, наконец оторвавшись от невидимой точки в пространстве, вяло устремляет взгляд на комиссара. На лице его усталая досада. Кажется, что все осточертело ему безмерно, до последней крайности: и Тисон, и обстоятельства этого дела, и жара, от которой не спасешься и за стенами кабинета, и Кадис, и вся Испания. В этот миг где-то возле Пуэрта-де-Тьерра грохочет разрыв, и оба поворачивают головы к открытому окну.
— Я вам сейчас кое-что прочту.
Главноуправляющий выдвигает ящик стола, достает оттуда страничку печатного текста и вслух читает первые строчки:
Дойдя до этого места, он снова вскидывает глаза на Тисона:
— Что вы на это скажете?
Тот и бровью не ведет. А про себя думает: «Что ты мне тут чтения устраиваешь?» И кому? Рохелио Тисону, комиссару полиции в том городе, где бедняк освобождается от наказания, уплатив восемьдесят реалов, ремесленник — двести, а человек состоятельный — тысячу?
— Мне известно это постановление, сеньор. Вышло пять месяцев назад.
Гарсия Пико положил бумагу на стол и сейчас изучает ее, отыскивая, нельзя ли чего-нибудь прибавить к прочитанному. Потом, решив обдумать это на досуге, вновь прячет в ящик. Потом наставляет на Тисона указательный палец:
— Послушайте. Еще раз случится такое — нас сожрут заживо. Накинутся газеты со своим хабеас-корпусом и прочей ерундой… Сейчас к этому все очень чувствительны. Даже самые респектабельные и консервативные депутаты прониклись новыми идеями. Или вид делают. У кого сейчас хватит духу разбираться в этом?..
Очевидно, что Гарсия Пико тоскует по былым временам. Когда все было ясно и однозначно. Тисон изображает на лице осторожное согласие. Он тоже тоскует. По-своему.
— Я не думаю, сеньор, чтобы нам это могло сильно повредить… Вот «Хакобино Илюстрадо» горой стоит за комиссариат полиции. На прошлой неделе так и было сказано в передовой: «Безупречный и неколебимый гуманизм… Наша полиция, отвечая настоятельным требованиям времени, являет собой образец неукоснительного следования букве и духу…» — и прочая…