— Курра, как бы тебе пошли эполеты! — со смехом восклицает Лолита, не переставая вязать кружево. — Ты до тонкостей превзошла военную науку!
Курра смеется в ответ, опустив работу на колени. Сегодня вечером волосы ее убраны под изящный чепец с лентами, подчеркивающими превосходный цвет лица, разрумянившегося от жаровни.
— Ничего удивительного, — отвечает Курра. — У нас, у женщин, здравого смысла и практичности поболее, нежели у этих стратегов… Они только и умеют что собирать полчища несчастных деревенских пентюхов, а те при первом выстреле разбегаются врассыпную… Тысячи их несутся во все лопатки, а неприятельская кавалерия гонится за ними и рубит в свое удовольствие…
— Бедные… — говорит Росита Солис.
— Да. Бедные.
Некоторое время рукодельничают в молчании, размышляя об осадах, сражениях и поражениях. О мужском мире, из которого доносится до них лишь отзвук происходящих там событий. И их последствия. Маленькая толстая собачка, потершись о ноги Лолиты Пальмы, скрывается в коридоре, как раз когда стоящие там часы отбивают пять ударов. В наступившей тишине слышен лишь стук коклюшек в руках доньи Кончи.
— Да… печальные дни… — произносит наконец Хулия Альгеро и, повернувшись к вдове генерала Альбы, спрашивает: — Что слышно о ваших сыновьях?
Ответ сопровождается улыбкой, исполненной твердости и смирения:
— Старшие двое — хорошо, слава богу. Один — в армии Бальестероса, второй — здесь неподалеку, в Пунталесе.
Повисает молчание. Сочувственное и проникновенное. Хулия, немного наклонясь — под просторной туникой приметой доброй надежды обрисовывается уже заметный живот, — обращается, как мать к матери:
— А младшенький? О нем что известно?
Генеральша, не поднимая глаз от рукоделия, качает головой. Ее третий сын попал в плен при Осанье и находится во Франции. Вестей не шлет.
— Бог даст, все образуется…
Генеральша снова стоически улыбается. Должно быть, ей нелегко даются такие улыбки, думает Лолита Пальма: хлопотное это дело — постоянно соответствовать ожиданиям окружающих. Неблагодарная роль — быть вдовой одного героя и матерью троих других.
— Да, конечно…
Снова в тишине постукивают коклюшки и позванивают иголки. Семь женщин продолжают рукодельничать — готовят приданое Росите Солис, а день меж тем склоняется к закату. Журчит неспешный и бестревожный разговор о том о сем, сообщаются мелкие домашние происшествия, пересказываются безобидные городские сплетни. Такая-то родила. Такая-то вышла замуж, а такая-то, напротив того, овдовела. Такое-то семейство попало в затруднительное финансовое положение, а такая-то донья завела скандальную интрижку с лейтенантом Сьюдадреальского полка. А донья сякая-то, вконец потеряв стыд, показывается на улице мало того, что без горничной, но еще и растрепанной, неприбранной и в полнейшей затрапезе. Французские бомбы и экстракт русского мускуса, недавно поступивший в парфюмерную лавку на Ментидеро. Сквозь застекленные двери балконов проникает еще достаточно света, и большое зеркало в раме красного дерева отражает и усиливает его. Окутанная этой золотистой пыльцой, Лолита Пальма кладет последний стежок на монограмму