— Никто никуда не выйдет, — заносчиво сказал Ребенке.

И сделанный им шаг вперед возвещал, что сталь скоро начнет чертить вензеля в воздухе. Он уже запустил правую руку за пазуху, но в этот миг Макс поднял «браунинг» на уровень его лица и направил дуло между глаз.

— С тех пор, как изобрели эту штуку, — сказал он спокойно, — храбрецы больше не требуются.

Он произнес эти слова без высокомерия или бравады — сдержанно и негромко, с доверительными интонациями, как говорят со своими. С теми, к кому обращаются на «ты». И одновременно доказывал, что рука у него не дрожит. Ребенке смотрел в черную дырку дула серьезно. Почти задумчиво. Макс подумал, что он держится как профессиональный игрок, прикидывающий, сколько тузов осталось в колоде на столе. И, вероятно, решив, что осталось их мало, в следующее мгновение отвел руку, так и не запустив ее за пазуху.

— А будь мы на равных, не был бы ты таким смелым, — заметил он холодно.

— Да уж, конечно, — согласился Макс.

Компадрон еще минуту не спускал с него глаз. Потом, дернув головой, подбородком показал в сторону двери:

— Вали.

На лице у него вновь заиграла улыбка. Угрозы в ней было столько же, сколько покорного сожаления.

— Садитесь в машину, — приказал Макс супругам, по-прежнему глядя только на Ребенке.

Простучали по деревянному полу высокие каблуки: Армандо и Меча вышли, а компадрон и не взглянул на них. Глаза его, суля нечто зловещее, но несбыточное, все еще были прикованы к Максу.

— А не хочешь все же попробовать на равных, друг? Нож тебе спроворим. Их в квартале предостаточно… Нож — то, что по руке мужчине.

Макс улыбнулся уклончиво. Почти сочувственно.

— Как-нибудь в другой раз. Сегодня я тороплюсь.

— Жаль.

— Жаль.

Не ускоряя шага, пряча пистолет в карман, он вышел на улицу, с облегчением, с удовольствием вдыхая влажную рассветную свежесть. У входа стоял «Пирс-Эрроу»: горели фары, рокотал мотор, и, как только Макс нырнул внутрь и хлопнул дверцей, Петросси отпустил тормоз, дал газу и с пронзительным взвизгом шин рванул с места. От резкого толчка Макса бросило на заднее сиденье между супругами де Троэйе.

— Матерь божья, — пробормотал еще не пришедший в себя композитор. — Скоротали ночку, нечего сказать…

— Заказывали, помнится, старую гвардию?

Меча, откинувшись на кожаные подушки, расхохоталась: