Экипаж покатился вниз по улице Аренал; перед Западным дворцом повернул направо. Маэстро молчал, сложив руки на рукоятке трости и тщетно силясь привести свои мысли в порядок. В этот вечер многое могло произойти, но так и не произошло, и он не понимал, радоваться ему или презирать себя за малодушие. О чем думала в этот миг Адела де Отеро? Ни за что на свете не хотелось бы ему сейчас проникнуть в ее мысли. Обоим было понятно: после состоявшегося между ними серьезного разговора, который по всем неписаным законам должен был их сблизить, в их отношениях что-то разладилось окончательно и бесповоротно. Он не знал, что именно, — это казалось второстепенным; очевидным было другое: что-то незримое рушилось вокруг него. Адела де Отеро никогда не простит его трусость. Или его смирение.

Они ехали в полном молчании, каждый в своем углу на обтянутом красным атласом сиденье. Временами в глубь экипажа проникал свет зажженного фонаря, и дон Хайме осторожно краем глаза поглядывал на свою спутницу, погруженную в созерцание уличных теней. Бедному маэстро хотелось нарушить гнетущую его тягостную тишину, но он боялся окончательно испортить положение. Все это казалось каким-то дьявольским абсурдом.

Вскоре Адела де Отеро повернулась к нему.

— Я слышала, дон Хайме, что среди ваших учеников есть знатные люди. Это правда?

— Да, это так.

— И аристократы? Я хочу сказать: графы, герцоги и тому подобное…

Дон Хайме обрадовался, что возникла новая тема для разговора, который так некстати оборвался у него дома. Конечно же, она понимала, что молчание могло зайти слишком далеко. Быть может, угадывая смятение маэстро, она пыталась разбить ледяную преграду, выросшую между ними за столь короткое время; происходящее не было ей безразлично.

— Да, есть и такие, — ответил он. — Хотя, честно сказать, их немного. Прошли те времена, когда известный учитель фехтования мог отправиться на заработки в Вену или Петербург, где его немедленно назначали капитаном полка… В наше время аристократия не слишком интересуется моим искусством.

— Кто же те достойные люди, ставшие исключением?

Дон Хайме пожал плечами.

— Их двое или трое. Сын герцога де Суэка, маркиз де лос Алумбрес…

— Луис де Аяла?

Он удивленно посмотрел на нее.

— Неужто вы знаете дона Луиса?

— Мне о нем рассказывали, — сказала она небрежно. — Я знаю только, что это один из лучших фехтовальщиков Мадрида.

Маэстро согласился:

— Да, он отличный фехтовальщик.

— Лучше, чем я? — В ее голосе послышалось искреннее любопытство.

Дон Хайме потупился.

— У него другой стиль. Адела де Отеро оживилась.