Он остановился, давая ей возможность дополнить его воспоминания своими. Но Тереса молчала. Подождав пару секунд, дон Эпифанио вынул из нагрудного кармана пиджака гаванскую сигару.

– Я и представить себе не мог, – начал он, снимая бумажное колечко. Но снова умолк, будто вдруг осознав, что вещи, никогда не существовавшие даже в воображении, не имеют значения. – Думаю, мы все тебя недооценили, – сказал он, помолчав. – Твой парень, я сам. Все. – Слова «твой парень» он произнес чуть тише, точно стараясь, чтобы они проскочили среди других незамеченными.

– Может, именно поэтому я до сих пор жива.

Дон Эпифанио обдумал эту мысль, пока с помощью зажигалки раскуривал сигару.

– Это состояние непостоянное, и оно никем не гарантировано, – выдохнул он вместе с первым клубом дыма. – Человек жив до тех пор, пока не перестает быть живым.

Некоторое время оба курили, не глядя друг на друга. Ее сигарета почти дотлела.

– Что ты делаешь во всей этой истории?

Она в последний раз вдохнула дым зажатых в пальцах раскаленных крошек. Потом уронила окурок и аккуратно придавила его ногой.

– Я приехала свести старые счеты, – ответила она. – Больше ничего.

– Счеты, – повторил он. Потом затянулся своей сигарой, а выдохнув, произнес:

– Эти счеты лучше бы оставить как есть.

– Нет, – возразила Тереса. – Нет, если из-за них я плохо сплю.

– Ты от этого ничего не выигрываешь, – сказал дон Эпифанио.

– Что я выигрываю – мое дело.

В наступившем на несколько мгновений молчании было слышно, как потрескивают свечи на алтаре. И стук дождя по крыше часовни. Снаружи по-прежнему бегали синие и красные огни машины федералов.

– Почему ты решила подрубить меня?.. Ведь этим ты играешь на руку моим политическим противникам.

Он выбрал удачный тон, подумала она. Почти таким говорят с теми, к кому привязаны. Немного укора, много обиды и боли. Преданный крестный отец. Раненная в самое сердце дружба. Я никогда не считала его плохим человеком, подумала она. Он часто бывал искренним, может быть, и сейчас тоже.

– Я не знаю, кто ваши противники, и для меня это не имеет значения, – ответила она. – Вы приказали убить Блондина. И Индейца. И Бренду, и малышей.

Раз уж дело дошло до привязанности, вот те, к кому я была привязана. Дон Эпифанио, нахмурившись, рассматривал тлеющий кончик сигары.

– Не знаю, что тебе могли наговорить. И вообще, как бы то ни было, это ведь Синалоа… Ты сама здешняя и знаешь, по каким правилам тут живут.