– Иногда.

Легкое дуновение злорадства тронуло ее губы:

– Наверно, потому что вы богаты и живете на Кубе, среди табачных плантаций и сигарных фабрик, где мир не враждебен.

– Наверно.

– А на самом деле?

– Простите, вы о чем?

– О мире. Вы же сами сказали… Мир – враждебен. Разве нет? Опасное место.

Баярд и Кюссен с интересом внимали этому диалогу и хранили молчание. Фалько молча посмотрел на Эдди. Слишком далеко зашли, понял он. Женщина бросила наживку, и он клюнул. По неведомой причине она не доверяет ему. Впрочем, в ее поведении не чувствуется агрессии. Но держит дистанцию и ограничивается наблюдением. А почему – неизвестно. Но в любом случае это затрудняет его действия. Та же мысль наконец дошла и до Кюссена. Встревоженные глаза австрийца беспрестанно посылали Фалько сигналы тревоги.

– Я понимаю вас, – неожиданно нарушил затянувшееся молчание Баярд, и Фалько вздохнул с облегчением.

– Ты просто обязан купить одну из этих работ, – воспользовался моментом Кюссен. – Упустишь – век себе не простишь.

Фалько кивнул, признавая очевидное:

– Ты прав.

И стал разглядывать висевшие вокруг фотографии, пока снова не остановился на той, где губы и зубы впивались в мякоть плода.

– Вот эту, наверно. – Он перевел взгляд на Эдди: – Если она еще не продана.

Она показала на красную точку в углу рамы:

– Продана, но это неважно. Я все устрою. Она останется за вами.

Эдди произнесла эти слова без улыбки и безучастно, как будто ей не было никакого дела, купит кубинец Игнасио Гасан одну из ее работ или нет.

– Прекрасно, – сказал Кюссен. – Тебе это обойдется в две тысячи франков.

– Однако…

– Уверяю тебя, это почти даром.