Елизавета Пеева перебирала фотографии Александра.

Для нее он уже был человеком обреченным. Его ждала смерть. Никакого чуда не произойдет. Ведь чудес не бывает. Тот, кто шел на Голгофу, сошел после смерти с креста, пронесенного на израненных плечах через толпу головорезов. Саша тоже воскреснет из мертвых, но не по божеским законам, а по законам правды.

Елизавета никого не искала. Понимала, что процесс будет идти при закрытых дверях. Кого просить о разрешении присутствовать на нем? Никто не обращал внимания на ее просьбы. Она сидела дома и слушала шуршание неопавших листьев, шум реки, свист ветра и стук дождя по железному подоконнику. Мир — это шум, голоса, надежда и борьба. И смерть. Лучшие уходят. Остаются миллионы хороших, но они обречены, потому что существует рабство. Сашо хотел уничтожить рабство и потому должен уйти из жизни.

Елизавета была тысячу раз благодарна Никифорову. Он звонил по телефону, хотя знал, что их разговоры подслушивают, сочувствовал, желал быть мужественной. Его взволнованный голос выдавал благодарность Сашо, который не выдал никого из своих боевых друзей. Никифоров был в стороне от процесса, но он был из тех, которые наверняка сядут на несколько лет в тюрьму. До падения фашизма.

Ей хотелось, чтобы кошмары исчезли, хотелось проснуться утром и увидеть внизу, под тополями, танки с пятиконечными звездами. Лукаво улыбаясь, Сашо открывает дверь и произносит:

— Я говорил тебе, что мы их встретим.

Это чудо могло бы и произойти. Елизавета причисляла его к тем единственным чудесам, которые были возможны и нужны. Но возвращение Александра рисовалось только в ее воображении, было ее мечтой, которой не суждено было сбыться. Никифоров сказал по телефону:

— Твое известны причины, по которым я нахожусь в стороне от процесса. Это кураж, Елизавета! Если можешь, передай мой привет ему и остальным товарищам!

Передать привет. Как? Она не могла попасть ни на суд, ни в тюрьму. Адвокат воскликнул:

— Мадам, вы не вправе требовать от меня, чтобы я сел в тюрьму заодно с вашим супругом! У меня семья, мадам!

Елизавета сидела у окна и молчала часами. Целыми днями. А по ночам плакала. Временами видела Сашо, выпрямившегося за письменным столом. Вот он кричит ей.

— Слушай, помоги мне, а то я не закончу и до завтрашнего утра.

В суде Маруся видела Ивана лишь мельком.

Этого было достаточно, чтобы дать дорогу слезам. Что из того, что отец учил ее не плакать даже тогда, когда умираешь, даже когда убивают кого-то на твоих глазах, даже когда сердце разрывается от боли. Она не могла не плакать! Привела Руменчо на последнее свидание с отцом. Она отправлялась с группой в концлагерь.