О, полковник Питерсон, я уверена, вы слишком воспитанны, чтобы злоупотребить гостеприимством. Я ценю ваши идеалы. И вдобавок можно неплохо заработать. – После этих слов она посмотрела на меня, чуть заметно подмигнув, как будто желая разрядить обстановку. Она немного напомнила мне баронессу. – Ребята, вы, должно быть, устали. Что вы хотите для начала? Выпить? Или умыться?
Мы выбрали последнее.
– Уилсон покажет вам комнаты. Мы встретимся здесь перед обедом.
Миссис Моган ответила на мой чуть заметный поклон столь же незаметной улыбкой, и мы расстались.
Уилсон, дворецкий, отвел нас на второй этаж. По мраморному коридору, покрытому коврами, мы прошли к своим комнатам. Мое помещение было куда роскошнее, чем номер в дорогом отеле. Я никогда не видел ничего подобного. Ощущение подлинного богатства, охватившее меня, напомнило чувство, которое я испытал в доме дяди Сени в Одессе, поняв, что в мое распоряжение предоставлена целая комната, в то время как многие считали вполне естественным спать в той же комнате, в которой только что поели. Я не смог удержаться и осмотрел все ящики во встроенных шкафах и изучил тщательно продуманное устройство уборной. Вся обстановка была подобрана с безупречным вкусом, в знакомых патриотических цветах, кое-где вдобавок виднелись золото и серебро.
Обои сначала показались довольно простыми – до тех пор, пока я не рассмотрел их поближе. Основной узор был выполнен в виде ромбов с инициалами ку-клукс-клана. Но центральное место в номере, конечно, занимала огромная кровать под балдахином в наполеоновском стиле. На ее спинке виднелись рисунки, напоминавшие о величайших победах Америки в борьбе за свободу и честь. Над ними красовался стилизованный капюшон клансмена с девизом, выведенным роскошным готическим шрифтом: «Suppressio veri suggestio falsi»[244]. Это упоминание о методах наших врагов было вполне уместным. Французские окна гостиной выходили на балкон, с которого открывался вид на лужайки и озеро. Я бы очень хотел, чтобы те дураки, которые даже сегодня пытаются меня уверить, будто клан – сборище невежественных бандитов, смогли посетить Кланкрест в дни его славы. Эти люди, которые даже не знают, какую вилку нужно использовать для рыбы, онемели бы от удивления. Мне открылось воплощение доброты и цивилизованности. Здесь никто не подвергал сомнению мое yichuss[245].
Глава восемнадцатая
Глава восемнадцатая
Если я – мученик, страдающий за свои убеждения, то мне досталась превосходная компания, и жаловаться не на что. Иные современники пострадали куда больше. Их унижали, заключали в тюрьмы, пытали, вешали или сжигали заживо. Я потерпел поражение не из-за предательства отдельных людей. Я стал жертвой истории, но пережил немало прекрасных минут, созерцая мир во всей его красоте, занимаясь любовью с восхитительными женщинами, наслаждаясь благами долгой дружбы и общественного признания. Я не собираюсь ныть о своих неудачах и обвинять других в своих поражениях. Я отвечаю за свои действия. Пусть мне не оказывают уважения, на которое я мог бы претендовать! Что с того? Я, по крайней мере, был верен себе. Султаны приплывают из города собак. Они покидают Карфаген в потоках черной крови. Их корабли бросают якоря в гаванях, заваленных трупами. Пугала висят во дворах, насмехаясь над разрушенными городами Запада. Только славяне по-прежнему готовы сопротивляться им, но они все еще в цепях. Стальной царь умер и никому не открыл, где спрятал ключ. Эти светловолосые голубоглазые девочки так прекрасны; они роются в моей одежде, отыскивая шелковые чулки и атласные трусики, подобные тем, которые могла бы носить Эсме. Я не в силах удержаться. Я все отдаю.