– Павел Дмитриевич, как давление у больного?

– Те-те… – отвечает профессор – Ты оперируй давай, а за давлением я сам посмотрю.

– Паша, ёпть… Я тебе серьёзно говорю – мы сердечной пульсации не находим!!!

Дальше всё происходило, как говорится в русской сказке: «Тырь-пырь, растопырь…».

Все забегали, задёргались… А ребёночек-то… негр то есть… мёртвенький оказался.

Ну, мы ему быстро-быстро грудь открыли – прямой массаж сердца… Завели мотор…

Закрыли мы все дырки на теле пациента и поместили его в реанимационное отделение.

Через неделю африканец помер. На вскрытии присутствовали работники посольства Сьера-Леоне. Нашли диссеминированный туберкулёз с поражением надпочечников. Была и острая язва желудка…

На эту язву пытались списать смерть больного при разборе случая на патологоанатомической конференции института.

– Доктор Рындин недостаточно обследовал больного – он не распознал кровотечение из язвы желудка, – так заявил директор.

Мне не хотелось так легко поддаваться колченогому – было очевидно, что он пытается выгородить приглянувшуюся ему бабёнку-анестезиолога.

– Сергей Сергеевич, у меня другая версия. К моменту операции у больного не было желудочного кровотечения. После реанимационных мероприятий при перекладывании больного с операционного стола на кровать у него была непроизвольная дефекация – это был нормальный стул. В случае предшествующего кровотечения была бы мелена. Мне представляется, что сердце больного остановилось либо до нашего кожного разреза, либо тотчас после него.

Меня поддержал Женя Левитэ:

– Да, у больного после реанимации был стул – и это не было меленой… Нельзя не учитывать туберкулёзное поражение надпочечников. А язва – следствие послеоперационного стресса.

От наскоков директора мне удалось отбиться, но настроение было испорчено: я прекрасно понимал, что директора такие вещи молодым не прощают.

У нас, «торакальщиков», заведено было – не расходиться по домам, пока последняя операция не закончится. Шеф говаривал:

– Вы можете потребоваться на помощь в любую минуту!

Ну и молодых докторов этот спекулятивный лозунг как-то даже возвышал над нашей нищетой…

Нередко случались ситуации, когда «последняя» операция задерживалась допоздна – особенно, если это была ре-торакотомия. Когда всё, наконец, благополучно завершалось, оперирующий хирург открывал в ординаторской сейф с запасами для общих знаменательных событий.

Извлекались на свет божий две-три бутылки коньяка, двух-, а то и трёхлитровая банка чёрной икры – самодельный продукт с берегов Каспия. Самый младший бежал к буфетчице тетё Маше за чёрным хлебом, стаканами и ложками – икру нужно было есть большими столовыми ложками. Коньяк разливали в гранёные стаканы, при этом протесты типа «Что вы, что вы – мне так не наливайте!» всерьёз не воспринимались.