— Ты, наверное, из князей или графов?

— Да нет. Мои родители имели среднее имение, бежали от большевиков: говорят, всех помещиков тогда расстреливали, а поместья сжигали.

— Чего же ты тогда пошел на службу к врагам родины?

— У меня нет родины, а немцы хорошо платят.

Полицай неодобрительно косо взглянул на переводчика, и тот замолчал. Кириченко не стала продолжать разговора, подумав, что полицейский может донести на нее, перевернет ее слова и обвинит в проведении агитации против немцев. Чтобы как-то загладить впечатление от своих слов, добавила:

— Ну что ж, можно служить и немцам, если хорошо платят, люди они, видать, культурные.

— Вот поэтому и я пошел в полицию, — сказал, словно оправдываясь, парень.

Вначале зашли в дом Евдокии Ивановны. Нестарая женщина с худым и бледным лицом изрядно перепугалась, увидев непрошеных гостей.

— Евдокия Ивановна, не верят вот, что я жила у тебя и только из-за гриппа ушла к Кувалдиным. — Этими словами Маруся подсказала полный ответ, и Глушко сразу же поняла.

— Я вас слушаю, — Евдокия Ивановна обратилась к переводчику, имевшему более начальственный вид.

— Вы знаете эту девушку? — переводчик указал взглядом на Марусю.

— Как же не знаю? Это Маруся Кириченко, она жила у меня, потом заболела и ушла к Кувалдиным.

— За ложные показания вы будете наказаны, — сказал переводчик.

— Я говорю правду, хоть перед иконой побожусь.

— Сколько дней вы не видели Кириченко?

— Да вот, только что, — заколебалась Глушко.

— Две ночи, пока я была у вас.

— Молчать! — закричал переводчик, его лицо залилось краской.

— Так и есть, две ночи не видела, — подтвердила Евдокия Ивановна.

Потом пошли к Кувалдиным. Татьяна Захаровна и Николай Максимович обедали. Увидев Марусю в сопровождении полицая и неизвестного мужчины, забеспокоились, засуетились.