Её глаза. Умоляли. Не понимая. Изумляясь непостижимой агонии. Она еще не знала о смерти. И никогда не думала, что такое может произойти. Она доверяла ему, со слепой, бездумной любовью, а он накинулся на неё с ножом.

Это была месть демона, за то, что он осмелился вызвать его из эфира. Он был достаточно коварен, чтобы оставить Крейка в живых и не повредить его разум.

Крейк не знал, что боль, отчаяние и ужас могут достигать таких высот, как сейчас. Их глубина была настолько сильной, что он чувствовал, что должен умереть от этого. Если бы только тьма пришла опять, если бы его сердце могло остановиться! Но ему не было прощения. Расплата смела его, как приливная волна, он шатался, и его стошнило, нож выпал из его онемевших пальцев.

Она все еще была жива. Жива, и просила его остановить боль, как какое-нибудь изломанное животное, попавшее под колеса моторизованной повозки. Умаляло его как-то улучшить ситуацию.

— Она всего лишь ребенок! — крикнул он во тьму, как будто демон был все еще здесь и ждал обвинений. — Черт побери, она всего лишь дитя!

Но когда эхо утихло, осталось только влажное хлюпанье от его племянницы, когда она пыталась вдохнуть.

Затем его охватило такое горе, что он потерял все свои чувства. Его охватила идея, сумасшедшая и отчаянная, и он начал действовать, не задумываясь о последствиях. Все остальное было неважно. Ничего, кроме того, что нужно как то обратить вспять последствия. Он мог думать только об этом.

Он поднял её на руки. Она была такой легкой и бледной, кожа была белой со следами крови. Он отнес ее в эхо-камеру, и осторожно поместил внутрь. Он закрыл дверцу. Несмотря на ущерб, который был приченен, замок закрылся. Потом его охватила слабость, и Крейк упал на колени, его лоб уперся в отверстие на двери, рыдания разрывали его тело.

Она лежала на спине, её голова наклонилась, она смотрела на него через стекло. На её губах пузырилась кровь. Её взгляд встретился с его; это было слишком ужасно чтобы выдержать. Он кинулся прочь и пошел к панели управления.

Он должен был это сделать.

Джез видела плачущих мужчин и раньше, но никогда они не плакали так. Это разрывало сердце. Крейк рыдал глубоко, дико, из глубин его боли, которую, Джез даже вообразить не могла. Его историю, было практически невозможно понять, когда он приблизился к концу. Он не мог выдавить ни фразы, сквозь рыдания, которые сотрясали все его тело.

— Я не знал! — кричал он, его лицо покрылось пятнами, а борода была мокрой от слез. Из носа текло, но он не обращал на это внимания. Он был отвратителен. Она видела, что он надломлен. Видеть его таким было больно.