Она осталась не вполне довольна результатом. У нее случались работы и получше. Это был китайский иероглиф, известный как «фу», ее фирменный знак. Ей было всего шестнадцать, и она весьма критически относилась к себе. Она знала, что талантлива. Она даже была принята для раннего зачисления в Академию дизайна Лос-Анджелеса.
Но это было важнее любой стипендии. Су-Лин посмотрела на часы. Тетя Лу уже в театре.
Она хмуро посмотрела на свое творение.
Протянув руку, потрогала середину китайского иероглифа. Как обычно, тотчас ощутила знакомое покалывание, от которого стало жарко ее суставам. Тепло быстро распространилось вверх по руке и накрыло ее головокружительной волной. Символ на миг засветился, отгоняя мрачные тени темного переулка.
Готово.
Но прежде чем она успела убрать руку, ее запястье, словно чьи-то острые когти, пронзила ледяная боль. Глубоко, до самых костей. Издав сдавленный крик, она оторвала руку от стены и отшатнулась.
Су-Лин осмотрела запястье. Никаких следов, лишь эхо загадочного холодного прикосновения. Она потерла руку, пытаясь растопить лед, и прищурилась, вновь придирчиво разглядывая свою работу.
На стене ее ярко-малиновый знак почернел, став темнее, чем тени переулка.
Она продолжала массировать запястье, сгибая его то в одну сторону, то в другую и пытаясь понять, что произошло. Символический иероглиф – ее «метка» в последние три года – был точно таким же, как сотни других, которые она нарисовала по всему Лос-Анджелесу.
Тревога в ее груди превратилась в боль. Она была готова перерисовать знак, но у нее не было времени. Занавес в театре поднимется менее чем через пять минут. Тетя Лу уже наверняка сидит в частной ложе их семьи. Она терпеть не может необязательность и будет в ярости, если Су-Лин вновь опоздает.
Вскоре боль в руке утихла. Из краски исчезла чернота. Ее символ вновь засветился ярко-алым, как будто ничего не случилось.
В чем бы ни заключалась проблема, ее, похоже, больше нет. Сунув аэрозольный баллончик в сумочку, Су-Лин поспешила по переулку к поджидавшему ее лимузину.