Лучшие воины сели вокруг небольшого костра, чтобы обсудить достоинства того, кто должен был наследовать старому Вазири. Слово взял Бусули:

– Вазири мертв и не оставил сына. Среди нас есть только один, кто проявил себя в деле и доказал, что будет хорошим вождем. Есть только один, кто может успешно вести нас в бой с белым человеком и добиться победы, не потеряв ни одного своего воина. Есть только один, и это белый человек, который руководил нами в последние дни.

Бусули вскочил на ноги, поднял копье и, пригнувшись, стал медленно кружить вокруг Тарзана, приговаривая нараспев:

– Вазири, король Вазири. Вазири, убийца арабов. Вазири, король Вазири.

Остальные воины в знак согласия один за другим стали присоединяться к этому торжественному танцу. Подошли женщины и сели у костра, образовав второй круг. Они принялись подпевать, бить в тамтамы и хлопать в ладоши в такт движениям танцующих. В центре круга восседал Тарзан из племени обезьян – отныне король Вазири: как и его предшественник, он должен был принять название племени в качестве собственного имени.

Туземцы двигались в танце все быстрее и быстрее, их дикие крики становились все громче и громче. Женщины поднялись и запели в унисон, их голоса звучали в полную силу. Мужчины размахивали копьями в танце, наклонялись к земле и ударяли своими щитами по утоптанной земле. Зрелище являло собой нечто дикое и первобытное, как будто все происходило на заре человечества, в другой эре.

Поддавшись общему порыву, человек-обезьяна вскочил и присоединился к танцу. Стоя в центре, окруженный блестящими при свете костра черными телами, он скакал, рычал и потрясал тяжелым копьем с таким же воодушевлением, что и все его дикари. Тарзан превратился в первобытного человека в полном смысле слова, забыв обо всем на свете. Он наслаждался свободой дикой жизни, которую так любил, и радостно принимал свое венчание на царство в племени диких туземцев.

Если бы Ольга де Куд увидела его сейчас, она вряд ли узнала бы в нем того хорошо одетого, сдержанного молодого человека с аристократическими чертами лица и безупречными манерами, к которому ее так влекло несколько месяцев назад. А Джейн Портер? Смогла бы она любить этого вождя первобытных воинов, танцующего обнаженным среди дикарей? А Д’Арно? Поверил бы он, что это тот самый человек, которого он ввел в десяток лучших парижских клубов?

И что сказали бы члены палаты лордов, если бы кто-нибудь указал им на этого танцующего рослого мужчину с варварской шевелюрой и металлическими украшениями:

– Лорды, это Джон Клейтон, лорд Грейсток!