Под утро подул легкий ветерок, и над палубой «Герольда» пронесся явный вздох облегчения.

– Поднять паруса! – приказал Скотт. С неимоверной радостью мы все увидели, как «Октавиус», тихонько поскрипывая промерзшим рангоутом, медленно пришел в движение и постепенно стал уходить в предрассветную дымку. Вот корпус его превратился в бесформенное пятно, а потом и растаял вовсе, будто никогда и не было этого страшного обледеневшего призрака. Вскоре поднялось солнце, и «Герольд», резко развернувшись, взял курс на Баффинову Землю…

За весь следующий день мы так и не смогли отыскать даже признака присутствия китов, что, судя по всему, весьма разозлило Арчибальда. Весь день он был не в духе и ходил мрачный по палубе, периодически обругивая всех, кого только ни встречал. По всей вероятности, встреча с кораблем-призраком не прошла бесследной и для него. Джек – один из самых агрессивных людей на борту, в то же время отличавшийся необычайным суеверием, сразу же нарек эту встречу нехорошим знамением, предвещающим скорую смерть. Он сделался необычайно тихим и, находясь на палубе, то и дело пугливо косился на окружающие нас льды, словно ожидая судного дня. Впрочем, добрая половина команды была на все сто процентов согласна с ним, и никто уже ничего хорошего не ждал от этого плаванья. Лично мне было абсолютно наплевать на всех китов, взятых вместе – главным было, чтобы эта лохань доставила меня в ближайший порт, где я сойду на берег. И как только я отойду от этого зловонного корыта на сто метров, то я буду уже не помощник плотника Эмбрайнс Хиггинс… С моей драгоценностью я ощущал себя уже человеком совершенно другого сорта. Судя по всему, мы шли в Готхоб, где, в принципе, можно было неплохо обосноваться на первое время – и сбежать с первым же кораблем на материк…

Скоро начало смеркаться, и еле видимые на горизонте берега Гренландии исчезли в наступающих сумерках. Скотт приказал убрать брамселя, и мы продолжали двигаться вперед под марселями. Льдов вокруг становилось все меньше и меньше – мы выбрались из ледяного скопления в Баффиновом море и осторожно продвигались обратно в море Девиса…

Поздно ночью я тихонько вышел из кубрика. В темноте уже не было желающих болтаться по палубе, и наконец-то я мог достать шкатулку, дабы хорошенько рассмотреть свою драгоценность без боязни быть замеченным кем-либо.

Ночью с востока поднялся не сильный, но пронизывающий насквозь ветер, и на палубе не было видно никого, кроме вахтенных. Невидимый для них, я расположился в тени бизань-мачты на шканцах, у самого борта, и, присев, развернул свою находку, засверкавшую в свете кормовых фонарей. Несколько минут я как очарованный смотрел на диадему. Да, к сожалению, веса в ней было мало, но сама работа, а также бриллиант, украшавший ее (судя по всему, он не был подделкой), стоили очень немалых денег. Аккуратненько завернув сокровище в тряпку, я вновь убрал его в шкатулку – ту самую, на крышку которой я давеча наступил и которую также прихватил с собой с погибшего корабля. Но только я успел закрыть ее крышку, кое-как вновь прилаженную на место, как почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд – и резко обернулся…