Ванесса отвернулась и подошла к окну в гостиной, пряча слезы. Что она сделала не так? Почему сын разговаривает с бабушкой, а не с ней? Она сжала кулаки.
– Ты – чудесная мать, Ванесса. Ты делаешь для него все, что в твоих силах. Но ты не можешь его спасти. Его врач, когда я в последний раз приходила сюда, сказал мне: «Ему нужна новая путеводная звезда. Ему нужен кто-то, кто построит для него мост в будущее». Ты можешь пройти с ним туда, но я не думаю, что ты сумеешь показать ему путь.
Ванесса обняла себя за плечи, чтобы отогнать отчаяние.
– Почему ты думаешь, что Ариадна справится?
Ивонна мягко коснулась ее локтя:
– Я не знаю, сможет она или нет. Но разве не стоит попробовать?
* * *
Под колесами «мерседеса» Кертиса мили между Аннаполисом и Норфолком пролетали незаметно. К счастью, Кертис наполнил молчание музыкой, а не словами. Ванесса смотрела на размытые пейзажи за окном и старалась не думать о предложении Ивонны, старалась не думать ни о чем, кроме кипучего Скрипичного концерта № 3. Всякий раз, когда мысли ее устремлялись к Квентину, она представляла, как играет этот концерт, как смычок танцует на струнах скрипки Биссолотти. Так прошло полчаса, затем еще сорок минут под Брамса, потом час с Мендельсоном и наконец с Бетховеном, пока Кертис не выключил магнитолу, позволив ей молчать до конца поездки.
Без четверти десять они выехали из туннеля под Хамптон-роудс и углубились в деловой район Норфолка. Здание суда стояло на углу Брамблтон-авеню и Гранби-стрит: каменный монолит под гранитным небом. Оставив машину на соседней стоянке, они прошли через боковой вход, миновали охрану и на медно-деревянном лифте поднялись на третий этаж. Зал суда находился в конце мраморного вестибюля, за двухстворчатой дверью, обитой старой вирджинской свиной кожей (этой подробностью с нею поделился Кертис, когда они в первый раз попали сюда). Они заняли места в глубине зала и стали ждать появления судьи.
Ванесса окинула взглядом лица сидевших рядом и стала разглаживать юбку, чтобы чем-то занять беспокойные пальцы. В отличие от прошлого слушания, представителей прессы почти не было. Она узнала пару журналистов, агентов Хьюитта и Эскобидо из ФБР, но не увидела репортеров из крупных медиакомпаний, которые пытались получить от нее какое-нибудь заявление после предъявления обвинения. Прочие зрители, судя по внешнему виду, были юристами и государственными служащими – в темных костюмах и с напыщенными лицами.
Был там и Исмаил. Каждый раз, видя его, она снова чувствовала боль… и ненависть. Она смотрела на его затылок, сверлила взглядом дыры в его черепе, словно хотела проникнуть в его мозг и потребовать ответы на вопросы: «Зачем? За что ты убил моего мужа? Почему хотел убить сына?» Шли секунды, и эти вопросы превратились в кипящий котел ярости. «Они похоронят тебя в безымянной могиле».