Она остановилась у берега реки и наполнила кувшин свежей водой. В мыслях ее тревога сменялась мольбой. Фатума уже два с половиной дня не могла разрешиться от бремени, а ребенок еще даже не показался. Она была крепкой молодой женщиной, дочерью кочевников пустыни, но даже ее выдержка имела пределы, и она уже начала слабеть. Джамаад не отходила от нее, как и деревенская повитуха по имени Фиидо. Ясмин вызвалась помогать Фиидо. Она и сама едва держалась на ногах, но ее удобство не имело никакого значения. Единственное, что имело значение, это чтобы Фатума и ребенок остались живы.

Она быстро прошла через калитку, не запертую уже три ночи, и через двор направилась к дому. Фатума рожала в гостиной, в окружении светильников и курильниц, матрац под нею уже потемнел от крови. Ясмин поставила кувшин рядом с Фиидо, та обмакнула в воду полотенце и омыла лицо Фатумы. Женщина лежала на боку, сжавшись и дрожа всем телом от мышечных спазмов, держась руками за раздутый живот.

Ясмин села рядом с Джамаад и посмотрела на Фатуму. В глазах роженицы стояла мука. Первые двадцать четыре часа она ерзала, ритмично дышала и разговаривала сквозь боль, как любая мать, готовящаяся родить. К закату второго дня движения ее замедлились, взгляд сделался рассеянным, а схватки начали ослабевать, пока не прекратились вовсе. У Ясмин сомнений не осталось. Головка плода была слишком большой для родового канала. Фатуму нужно было немедленно отправить в больницу. Но Джамаад и слышать об этом не хотела. Она отринула эту мысль, как только Ясмин об этом заговорила. «Докторский нож сожжет ее лоно, – сказала она. – Всевышний даст нам ребенка, когда тот будет готов».

Но ребенок все не появлялся. Шли часы, ночь сменилась рассветом, Фатума совсем перестала двигаться. Ясмин чувствовала, как в ней нарастает злость. Медицине она не училась, но Хадиджа передала ей свои знания о деторождении, даже водила ее в одну мединскую больницу смотреть, как проходят роды. Ясмин внимательно наблюдала, как Фиидо выполняла эпизиотомию, и сразу заметила ошибку. Разрез, который Фиидо сделала на промежности Фатумы, был неаккуратным и грубым, в неправильном месте и недостаточно большим, чтобы расширить проход при той рубцовой ткани, которая осталась после обрезания. Ясмин хотела что-то сказать о рубцовой ткани и предложить сделать второе рассечение в другом месте, но знала, что Фиидо ее не послушает, как и Джамаад.

Ясмин понимала: сложность заключалась в обрезании, и это было характерно для многих сомалийских матерей. Этот древний обычай, женское обрезание, перешел к ним от египтян и сохранился до наших дней из-за культурных требований. Это был одновременно ритуал очищения и профилактика внебрачных половых связей, почти каждая сомалийская девочка проходила через него: расставляла ноги на столе в клинике или на камне в кустах, чувствовала огонь лезвия, отсекающего нежную плоть, а потом уколы иглы – или шипов, если иглы под рукой не оказывалось, – когда обрезающий сшивал вагину, оставляя отверстие не шире карандаша для выхода мочи и менструальной крови.