— Друзья мои! Прислушаемся к мнению порядочного гражданина! Раз такой результат, значит, так угодно богам! Одиссей, забирай оружие!

— Сволочь! Так ты Одиссею продался! — Аякс набросился на Агамемнона с кулаками.

— Аякс! Успокойся! Не гневи богов! Я тебе потом всё объясню, — взмолился Агамемнон.

Но Аякс не слушал. Лицо его раскраснелось, глаза выпучились, изо рта потекла слюна. Он ничего не слышал и ничего не видел, в нём не осталось никаких чувств, кроме ярости. Он рвался вперёд, не в силах решить, кого первым разорвать на куски — Агамемнона, Одиссея или бородатого. Эта нерешительность и не дала ему пролить кровь: на него набросились несколько десятков воинов. К счастью, Аякс от бешенства даже забыл вытащить меч, так что, прежде чем он успел натворить дел, его повалили на землю и связали.

— Отнесите его в палатку, — приказал Агамемнон. — Завтра, как успокоится, мы с ним поговорим.

Когда спелёнатого, как египетская мумия, Аякса унесли, Агамемнон вытер пот со лба и огляделся. Бородатого он не увидел, тот, видимо, ушёл с процессией, сопровождавшей Аякса. Хмурый Одиссей, совсем не выглядевший победителем, сидел на том же месте. Агамемнон подошёл к нему и тихо сказал:

— Нехорошо вышло.

Одиссей кивнул. Конечно, он был рад, что оружие Ахилла досталось ему. Он хотел победить, но не таким способом, и теперь на душе у него было довольно погано.

— Ладно, забирай уж оружие, — сказал Агамемнон, — но смотри, помни своё обещание: с тебя наследник Ахилла и лук Геракла со стрелами.

Одиссей снова кивнул:

— Конечно, я помню. Завтра же утром отправлюсь.

Он велел своим слугам отнести оружие Ахилла в свою палатку и сам пошёл вслед за ними.

Одиссей радовался тому, что он завтра уплывёт. Пока он будет в разъездах, страсти поулягутся и Аякс успокоится, а когда он вернётся с наследником Ахилла и луком Геракла, а Одиссей нисколько не сомневался в успехе, его, как победителя, точно никто уже не осудит.

Придя в палатку, он сразу лёг спать, но спалось ему плохо. Несколько раз он просыпался и думал даже сходить к Аяксу, но что-то его удержало — видимо, гордость: своей вины в произошедшем он не видел, а извиняться за чужую вину не хотел.

Рано проснувшись, он велел готовить корабль к отплытию. Пока он завтракал, корабль спустили на воду и загрузили всё необходимое. Одиссей уже поднимался по сходням на борт, когда вдруг прибежал Агамемнон. Это уже само по себе было необычно. Микенский царь по лагерю никогда не бегал — хранил достоинство. Если ему надо было что-то срочно сообщить, то он посылал кого-нибудь из слуг, а тут прибежал сам, запыхавшийся, вытер пот со лба и, тяжело дыша, проговорил: