Власть, сразу видно!
Не спорю. Киваю, в сторону отхожу. Знакомый старшой подбрасывает ладонь к козырьку:
— Уполномочен доложить — ваше пожелание полностью выполнено.
О чем это черный? Впрочем, все равно, выполнено и выполнено. Вновь киваю. Сказать «спасибо» нет сил. И есть ли за что?
— Первый круг? — Черный понимающе улыбается, достает сигареты, протягивает пачку мне.
Щелчок зажигалки — словно выстрел. Нет, так только говорят, выстрел звучит совсем иначе.
— Ничего, — старшой жадно затягивается, — шок скоро пройдет, по себе знаю. Наверное, ждали своего главного. Встретит, шнапса поднесет, утешит?
Вновь улыбка, но уже другая, совсем-совсем другая. О чем он? Может, об Учителе? Я уже не Его ученица, и Ему нечем утешить Свою обезьянку. «Сохрани мне память, Учитель, сохрани! Больше мне ничего не нужно».
Но я помню? Я не забыла?
Эномай умер. Я умерла. Остальное... Остальное не важно.
— Возле автобусов показываться не советую, фрау Муцила. Соваться к начальству — тоже.
— Отправят в Дахау? — Я тоже затягиваюсь, не чувствуя вкуса. Странно, о Дахау я помню. «Загробный Дахау... Значит, ты уже там была, девочка?» — спросила меня Марлен.
— Дахау? — Черный смотрит как-то странно, затем кивает. — Да, Дахау. Понимаю, что вы чувствуете, фрау Муцила. Когда нашу дивизию бросили погибать в Будапеште, я чувствовал то же самое. Вожди любят, когда мы умираем за них — и во славу их.
Не понимаю. Разве я умерла за Учителя? Я... Я просто умерла. Сначала Эномай, потом я.
— Разрешите вопрос. — Теперь черный глядит внимательно, серьезно. — Вначале я думал, что вы из этих... унтерменшев, но у вас совершенно арийское лицо. Кто вы, фрау Муцила?
* * *
Бар «У Хэмфри». На столе — полупустая рюмка толстого стекла. Коньяк еще не выпит. Черноволосая Лили поет свою песню.
Пару вечеров я еще смогу пить коньяк. Потом... Потом стану продаваться за глоток шнапса — или просто достану из кармана «люгер» и приложу его черный зрачок к виску. Интересно, куда попадают те, кто умер