— Сюда, мой Слон, сюда. Заходи!

Дом как дом: красный кирпич, четыре этажа. А что зашли не в дверь, а в ворота, тоже понятно — у многих комнат лестницы во внутренний двор выходят. К тому же темно, не присмотришься — не сообразишь.

Значит, Квинт Аррий. Точно! Из-за него и письмо не отправила. Ладно...

Поглядела я наверх, в темное небо. Луне-Селене только после полуночи быть, к тому же ветер тучи нагнал. В трех шагах ничего не увидишь.

В трех — нет, а в вот в двух...

— Скажи, центурион, таких героев, как ты, наверно, в лучший легион направляют. К претору Квинту Аррию?

Не удивился даже. Хмыкнул, брюхо огладил.

— Га-га-га! Точно, к нему. А ты, вижу, Папия, разбираешься. Молодец! Легион наш отборный, из ветеранов, каждый не меньше чем три похода под Орлом отшагал. Ты давай к нам, в обозе пристроишься. Если баба крепкая, за день мешок монет огребешь, со спины не вставая. Или по-собачьи предпочитаешь?

— Угу.

Вновь поглядела, но уже не на небо, вокруг. Пусто, тихо, темно. А откуда в окнах свету быть, если дом уже год как пустой? Крыша рухнула, вот и выселился народец.

— А ты зря денарий не потратишь, Слон? Погляди сначала!

Упала туника гиеропольской ткани на землю. Улыбнулась я, тунику нижнюю огладила.

— Дальше?

— Гы-ы-ы!

Гляди, Слон, гляди, для того и снято! На меня гляди, на Папию Муцилу, вдову гладиатора Эномая, а не на то, что у меня в руке. Нравится? Сопишь, слюни пускаешь, уд свой поглаживаешь? Сейчас я и нижнюю тунику скину, полюбуешься, римская свинья!

Все правильно. Грань чужой силы и своей слабости.

Грань.

— Знаешь, зачем я раздеваюсь перед тобой, центурион? Нет? Сейчас узнаешь!

Невелик секрет — не люблю я в крови пачкаться. Трудно отстирывать! А еще мне твой смех не понравился. И брюхо тоже.

— Диспатер, Отец Подземный, Невидимый...