Это понятно. Те, кто за Италию, наших побед ждут, кто за Рим — наоборот. Летом все и решится: воскреснет Государство Италия — или вновь проклятым римлянам властвовать.

Бык — против Волчицы!

— Вот этого не скажу, Папия, не обессудь. При мне Крикс с войском ушел. Нет, не ссорились, смотр напоследок провели, речи говорили, победы друг другу желали. Говорили же так: Крикс, значит, Италию и дальше от римлян освобождать будет, свободы прежние возвращать, а Спартак всех остальных из Италии выведет, чтобы по домам. И еще говорили: войско у нас теперь большое, всех разом не прокормишь, быстро по дорогам не проведешь. Разделившись вроде бы удобнее. И еще говорили: маневр военный, хитрость. Не вояка я, госпожа Папия, гладиатор, не мне о делах таких судить. Только не нравится мне это.

И мне не нравится. Не только мы к лету готовились. Собрали войско консулы, ветеранов позвали, из Галлии конницу эдуев вытребовали. Всерьез воевать собрались, без шуток. Правда, и они войско разделили. У Лентула — свое, у Геллия — свое.

И еще — Квинт Аррий, чтоб его! Квинт Аррий — и отборный легион, самый лучший.

— Тебе, госпожа Папия, Спартак передать велел. На словах. Мол, ты знаешь, чего делать. Перед самым отъездом его видел. Все такой же, в плаще красном, в шлеме своем. Только теперь он перевязь преторскую носит. Нашим ребятам очень нравится. У римлян претор есть — и у нас есть. Скоро и консулы будут, и держава. Те, которые с Криксом, его так и называют: Первый Консул. Спартаковцы обижаются даже. Выходит, что Крикс Спартака главнее? Эх, не так что-то!

Знаю! Не так. Или все это — тоже хитрость, обманка, чтобы римляне проклятые поверили, будто в войске нашем неладно, клюнули?

— Ты-то как, госпожа Папия? Я, пока сюда ехал, наслушался. Правда, значит, что тут по улицам Гаруспик какой-то людей режет, кишки наружу выпускает? Ну Рим! Оно странно даже: война идет, тысячи и тысячи сгинули, еще больше скоро полягут, а целый город одного душегуба боится. Неужто все разом до сих пор поймать не могут?

Отвернулась я, чтобы с Аяксовым взглядом не встретиться. Глаз один, только насквозь видит. Зря удивляется! На войне в открытую бьются, щит к щиту, каждый с оружием, каждый убить готов — и умереть тоже. А когда дома, когда вечером на улицу не выйдешь, у каждого перекрестка оглядываешься!

— Ловят, — вздохнула. — Квестор говорит, зацепку нашли.

«Мой великий господин велел передать тебе...» Квестор нашел — и я, кажется, нашла.

— И пусть себе! — одноглазый хмыкнул, головой пока. — Ох, не хотел же я в этот Рим ехать. Если бы не ты, госпожа Папия! Не ты, не Спартак, не ребята наши... А теперь слушай. Узнал я, как муж твой, Эномай, да будет ему тепло у Плутона, помер. Трудно было, но узнал. Слушай!