Просто надо написать, совсем просто. «Уезжаю, мой Цезарь...» Ну конечно! «И умираю от тоски по тебе». «Была рада знакомству с тобой, мой Цезарь!» И знакомству рада, и лежать под тобой рада, и лежать на тебе рада. Стой! А он? Как бы сам Цезарь написал? То есть писать бы он не стал, невелика я птица, тысяча сто двадцать пятая по счету. Но если бы написал... Представлю, что у меня такие к глаза, как у него, такие же черные, яркие. Его взгляд. Стилос в руке...

Итак, консульские войска очень разные. У Лентула — гальсская конница. Для наступления? Но эта конница легкая — для разведки, для преследования. Сомкнутый строй когорты она не сокрушит (Катилина, во всяком случае, уверен). Зато конница нужна, если надо защищать Рим, ею легко держать под охраной и наблюдением и дороги, и то, что вне дорог. А у Геллия — отборный легион из ветеранов во главе с самым опытным трибуном — Квинтом Аррием. Самьм опытным — и способным самым. Вот он, римский меч! И он обрушится на Крикса, скоро, очень скоро. Носящий Браслет даже не успеет воззвать к Италии, провозгласить восстановление нашей державы!..

Если так? «Случившееся случилось, мой Цезарь. Жалеть или радоваться, решай сам. Увидимся вновь, если того пожелают боги и захотим мы с тобой. Оставляю тeбе память — и нашего Кара». А что? Уже лучше!

...Восстановление державы? Но Быку и Волчице не жить вдвоем, не жить вместе! Рим не погибнет, значит погибнем мы, не сегодня, так завтра. Как же быть?

Гаю Фламинию писать не стану. Не смогу. Пусть едет на Сицилию, напишу прямо туда. Ну почему Гай не желает, не хочет понять!..

«Случившееся случилось, мой Цезарь...»

Антифон

Память... Ей не всегда веришь, ее не всегда спросишь. Когда я уходила с Учителем, память спала. После, иногда через день, иногда через год, начинала просыпаться, и теперь я вижу все — четко, словно на пленке фирмы «Кодак». Учитель как-то пояснил, что и не пытался заставить меня забыть. Просто то, что я видела, было слишком странным, непонятным для меня-прежней, беглой рабыни, ставшей ангелом.

Теперь, когда я гляжу на Прошлое из своего страшного далека, из пропасти Сатурна-Времени, мы с моей Памятью вровень.

Все так, но ту ночь мне пришлось собирать из мелких осколков, склеивать, как разбитую вазу. Собрала? Склеила.

— ...Ссориться неразумно. Вы так не считаете, фрау Муцила?

Вначале слова, фразы, потом — вкус кофе, и лишь затем остальное. Вспомнила? Кажется, да. Кажется... Ночь перед отъездом из Рима, предрассветная тишина, я подхожу к двери...

Не было никакой ночи! Мы с Аяксом уехали еще до заката, ночевали в небольшой таберне уже далеко за городом. Я спешила, очень спешила! Но на осколке, которы никак не желает становиться на место, написано: «ночь». Ночь перед отъездом, которой не было, предрассветная тишина, неверный глухой сумрак, я подхожу к двери.