Дрейф, оставив Польтэ, уже больше не нуждавшегося в его помощи, разбил свой отряд на две группы – и они пустились вдогонку за беглецами.

На сей раз это было уже не преследование, а настоящая охота на людей – охота неумолимая, безжалостная, беспощадная: в итоге беглецы неминуемо должны были попасть в руки охотников, живые или мертвые, если только им на помощь не пришло бы чудо.

Беглец, за которым гнался Дрейф, уносил ноги с поистине невероятной скоростью; к тому же он необычайно ловко пользовался малейшим бугорком, камнем или кустом, попадавшимися у него на пути, чтобы перезарядить ружье и выстрелить почти наугад в мчавшихся за ним вслед флибустьеров.

Несмотря ни на что, было что-то величественное, возвышенно благородное в отступлении беглеца: он не поддавался отчаянию, оказавшись в безвыходном положении, а продолжал отбиваться в одиночку, отстреливаясь чуть ли не на каждом шагу и даже не помышляя о том, чтобы сдаться.

Беглец уже ранил более или менее серьезно троих или четверых флибустьеров и быстро приближался к берегу Артибониты. Случись ему благополучно переправиться через речку, он был бы почти наверняка спасен: если бы силы ему не изменили, он мог бы запросто добраться до гряды холмов и там затаиться в каком-нибудь укромном месте.

Но Дрейф, на беду беглеца, разгадал его замысел и потому берег заряды, предоставляя товарищам стрелять вслед беглецу и ожидая с таким терпением, на какое способна только ненависть, удобного случая положить конец этой безумной борьбе – одного против пятнадцати.

В тот миг, когда испанец выбежал к воде, он обернулся в последний раз, приставил ружье к плечу и выстрелил в ближайшего к нему флибустьера.

В то же самое мгновение вскинулось и ружье Дрейфа – грянул выстрел, и испанец упал на песок. Не прошло и пяти минут, как флибустьеры уже склонились над ним; они связали его по рукам и ногам, благо он не сопротивлялся, потому как был без сознания.

Дрейф неспешно направился к этому человеку, в котором, как ему показалось, он признал врага. Подойдя к нему, он остановился, опустил «гелен» прикладом на землю и, опершись на дуло, со странным выражением воззрился на бледного, безмолвного человека, распростертого у его ног. Лицо у флибустьера сделалось землистым; брови нахмурились, соединившись на переносице, и, печально покачав головой, он молвил надтреснутым голосом:

– Я не ошибся, это он! Хотя двадцать шесть лет минуло с того рокового дня, как мы виделись последний раз, я не смог бы его не узнать: это точно он!

Прошло несколько минут, в течение которых флибустьер, в чьей голове пробудился целый сонм воспоминаний, казалось, напрочь забыл о том, где он и с кем.