– Ты ведь любишь Олоне, правда? – сказала донья Виолента, вопросительно взглянув на Майскую Фиалку сквозь свои длинные бархатистые ресницы.

– Да, люблю! – воскликнула та. – Люблю! Больше, чем брата. Больше, чем друга. Я и живу-то только благодаря ему и ради него. Узнав этой ночью, что он в тюрьме, я захотела увидеть его. И с божьей помощью мне это удалось.

– Одной?

– Да!

– И ты не побоялась?

– А чего мне было бояться? – простодушно отвечала Майская Фиалка. – Ведь я же была с Олоне! Думаешь, он не смог бы меня защитить, если б кто-нибудь попробовал сделать мне что-то плохое?

– Ты права, Майская Фиалка. Тебе действительно нечего и некого было бояться: твоя чистота и невинность служили тебе несокрушимым щитом. А Олоне знает, что ты так сильно его любишь? – совсем робким голосом спросила донья Виолента.

– Да, конечно знает. Зачем бы мне что-то от него скрывать? Я сама ему все сказала. Разве мне не нужно было этого делать?

– Да, конечно нужно. И что же он ответил на твое признание?

– Признание? Но мне не в чем было ему признаваться. Я же никогда и никого не обманывала! Когда ночью я пришла к нему в тюрьму, он спал. А потом узнал меня, улыбнулся и спросил: «Это ты, Майская Фиалка?» Я ему и говорю: «Вот пришла спасти тебя или умереть вместе с тобой. Потому что сердце зовет меня к тебе, ведь я тебя люблю!»

– А он? – дрожащим голосом допытывалась донья Виолента.

– Он… – с добродушной улыбкой отвечала Майская Фиалка, – он поцеловал меня в лоб и сказал: «Я тоже люблю тебя, Майская Фиалка. Мы с тобой одни на всем белом свете – хочешь быть мне сестрой?» – «Да!» – воскликнула я от радости. Вот и все, теперь мы с ним брат и сестра.

– И ты довольна, Майская Фиалка? Тебе и правда достаточно такой братской дружбы?

– О да! Да и разве я могу желать чего-то большего?

– Да, ты права, Майская Фиалка, – сказала донья Виолента и тут же, вздохнув и тщетно пытаясь сдержать слезы, прибавила: – Как же я завидую твоему счастью, девочка!

– Ты плачешь, подруга? – участливо воскликнула девушка. – Неужели ты такая несчастная? Расскажи, что тебя терзает. Говорят, это приносит облегчение, когда изольешь свою печаль другу или подруге.

– Это ничего, это я так, по глупости. Давешние события, одно за другим, просто действуют мне на нервы. Вот я и плачу, сама не знаю почему.

– Бедная Виолента! Олоне так и говорил ночью, когда мы были одни.

– Как, он говорил обо мне?

– Ну да, а что тут такого? Мы целых три часа только о тебе и разговаривали. «Видишь ли, сестренка, – говорил он, потому что стал называть меня только так, – донья Виолента очень несчастная. Ей угрожает ужасная беда. И много чего еще». Утром, едва он оказался на воле, все его мысли были только о тебе, поэтому он меня и прислал. Ах, вот ты уже и улыбаешься! Вот и слезы уже высохли!