– Я слышу тебя. И в любое другое время стремилась бы угодить тебе, как и всегда, – тихо произнесла она. – Но есть и другие, Феон, которым я должна повиноваться прежде тебя. Императору, который приказал монахам, женщинам и мальчикам работать на стенах, чтобы избавить от этого солдат. Благословенной Деве, которая защищает нас и воодушевляет защищаться самим. И… – она замялась, – себе. Своей воле.

– Своей… воле? – недоверчиво переспросил он. – С каких это пор у тебя появилась своя воля?

– С тех пор, как Турок пришел забрать все, что я люблю, – ответила она и осторожно вытянула руку из его хватки.

Он дал ей пройти несколько шагов, догнал, снова схватил. София обернулась, и в ее глазах плескалась ярость. Как у ее проклятого кота, подумал Феон, когти всегда наготове. Он думал ударить ее. Он уже бил ее прежде. Но они подошли к фасаду здания. Рядом был Константин, люди, которые знали Феона. Жен следовало бить наедине. Кроме того, ему не требовалось унижать ее здесь. Для этого удовольствия еще будет время. Ему нужно только, чтобы она подчинилась.

– Послушай меня, – тихо сказал Феон, выпустив ее руку. – Нет, я не приказываю, хотя имею на то право. Я прошу тебя выслушать то, что может спасти жизни наших детей, если случится худшее.

Он видел, что достучался до жены, и продолжил, подчеркивая каждое слово:

– Если турки победят, они будут думать только о грабежах. Об изнасилованиях. А после – уводить людей в рабство. Но некоторые места, некоторые люди будут избавлены от этого. Поэтому, когда исполнишь свой долг на стенах, ты должна вернуться в наш дом…

– Откуда ты это знаешь? – прервала его София, впервые на его памяти.

Феон подавил злость. Сфрандзи уже звал его, времени не осталось.

– Знаю. И я знаю, как они это делают, – вешают на дома метки влиятельных людей. Их флаги. Ты найдешь такой флаг под нашим матрасом. Если турки прорвутся…

Он наклонился, чтобы вновь поймать взгляд, ушедший при этих словах в сторону.

– Да, я сказал «если». Я постараюсь прийти. Но если я не приду – или не смогу, – ты вывесишь этот флаг из наших верхних окон. А потом запрешь двери, затворишь окна и выберешься с детьми на крышу.

София долго смотрела на него.

– Что ты сделал, Феон, – прошептала она, – чтобы заслужить такую благосклонность наших врагов?

Он снова почувствовал тот зуд, начал поднимать сжатые в кулаки руки. Выдохнул, опустил их.

– Я сделал только то, что следовало сделать отцу. Мужу. Я подготовился к худшему, что может случиться.

Она еще мгновение смотрела на него, потом метнулась между лошадей, помешавших ему догнать ее. К тому времени, когда он смог, София уже была у повозки, запряженной парой ослов. Повозка была битком набита женщинами; двое помогли ей залезть, все такие же изможденные и решительные, как и она. Феон прислонился к краю, когда одна из женщин взяла поводья.