– Туда! Туда! – послышался знакомый голос.

Джустиниани шел к палисаду, направляя к бреши с десяток мужчин, кативших бочки или волочивших бревна.

– Не бойтесь! – крикнул Командир, увидев, что люди опасаются выйти на открытое место. – Большая пушка стреляет только раз в два часа. Заваливайте, парни. Эй, Энцо, приведи людей!

Григорий видел, как Энцо бежит впереди двух десятков мужчин в доспехах, которые присели за выкаченными на место бочками. Другие тащили на носилках землю, несли ветви деревьев, сети, набитые виноградной лозой. Вскоре пролом, оставленный пушкой, был более-менее завален.

Константин поднял забрало и подошел к генуэзцу.

– Это твоя кровь или вражеская? – спросил он.

Джустиниани снял перчатку и вытер лицо:

– Моя, проклятье всему. Думаю, осколок камня… Энцо! – взревел он. – Принеси мне тряпицу.

– Тебе не… – начал Константин, запнулся. – Тебе не нужно отойти, чтобы позаботиться о ране?

Джустиниани заметил его заминку. Император знал – все знали, – какой эффект произведет уход Джустиниани. Он был сердцем обороны. Без него люди падут духом, и быстро.

Генуэзец тоже знал об этом – и покачал головой.

– Нет. Я не уйду отсюда, пока меня не вынесут.

Энцо принес ткань и начал стирать кровь, а Джустиниани уставился на Григория.

– Ты должен был сидеть наверху, – сказал он, будто грек был виноват во вражеском прорыве.

Ласкарь улыбнулся.

– И упустить всю славу? К тому же вам требовалась помощь.

– С этими мы справились, – пробормотал Джустиниани, морщась от прикосновений ткани, – и справимся снова.

Константин, который пил воду из кувшина, резко уставился на него:

– Но теперь-то турки наверняка побиты?

– Побиты? Нет. – Джустиниани смотрел на тряпицу. – Еще придется пролить немало крови.