– Плевать мне на него! – ледяным тоном отрезал его собеседник.

Позже Паломбара в одиночестве поднялся по крутому склону на вершину, откуда можно было видеть узкую полоску воды, отделяющую город от Азии. Он стоял на краю христианского мира, а там, за краем, таилась могучая, еще неведомая сила.

И все же именно Запад разрушил Византию в прошлом и готовился сделать это снова.

Что он, Паломбара, мог сделать? В его мозгу роились десятки вариантов, но все они были обречены на провал. Ответ был совсем не таким, какой он хотел бы услышать, но епископ был достаточно честен с самим собой, чтобы признать: этот вариант – единственно верный. Паломбара повернулся спиной к холодному ветру, дувшему с моря, и стал взбираться по крутой улице вверх, к огромному, величественному дому Зои Хрисафес.

Она встретила его с удивлением.

– Ты пришел не для того, чтобы сообщить мне о своем возвращении в Константинополь, – заметила Зоя. – И не для того, чтобы выразить сочувствие по поводу отлучения императора от Церкви. – На ее лице появилась насмешка – и горечь.

Паломбара улыбнулся:

– Я хочу обратиться к вам за помощью, чтобы обратить императора Михаила в католическую веру.

Женщина рассмеялась, но потом оборвала смех, чтобы не заплакать.

– Конечно, – продолжал легат, – это ничего не даст. Понтифик – француз, прикормленный королем Неаполя. Этот долг ему придется выплачивать всю жизнь, хоть он вроде бы ничего и не покупал.

Зоя была удивлена его откровенностью.

– Так чего же ты хочешь, Паломбара? – довольно благожелательно спросила она, не скрывая любопытства.

– Уповая на то, что Господь явит нам чудо, что можем сделать мы сами, своим трудом и своим умом? – спросил он.

– Это по-римски! – с ехидством заметила женщина, но она была слишком заинтересована и не скрывала этого. – Какое чудо ты имеешь в виду?

– Спасение Константинополя от поражения и захвата войсками Карла Анжуйского, – ответил Паломбара.

– Вот как? И зачем тебе это? – Зоя стояла совершенно неподвижно, лишь танцующие в большом очаге языки огня создавали иллюзию движения в комнате.

– Потому что если Византия падет, то и весь христианский мир долго не протянет, – ответил Паломбара.

Но это была не совсем правда. Отчасти легатом двигал гнев, обида на выхолащивание самой идеи папской власти, на отступление от истинного, истового служения. А еще, к собственному удивлению, ему пришлась по душе тонкая, замысловатая, коварная красота византийской культуры. Если ее не станет, мир лишится многообразия.

Зоя медленно кивнула:

– Зачем ты говоришь об этом мне? Обратись к своему понтифику. Он недальновиден и слишком суетлив. Почему, по-твоему, православная церковь не хочет ему подчиняться?