— Все в порядке, герр лейтенант? Сказать, чтоб начинали?

— Бога ради, Кайндель, эта штуковина сейчас сама развалится от тряски!

— Тогда надо хоть немного проехаться: наши арабские друзья сильно расстроятся, если мы не обеспечим им хоть какое-то зрелище.

Я оглядел толпу и понял, о чем он говорит: на кону престиж всего австро-германского альянса.

— Хорошо, тогда давайте начнем. Найдете мое последнее письмо у меня комнате.

Я толкнул рукоятку дросселя на полную мощность. Дрожание увеличилось до бешеной конвульсии, и самолет запрыгал по каменистой равнине. Если бы я смог просто пролететь по воздуху хоть несколько метров, а потом снова приземлиться, то конечно, этого было бы достаточно...

Как мне потом сказали, «Ньюпор» ненадолго оторвался от земли, прежде чем снова упал в облако пыли и развалился на равнине позорной кучей. Помню лишь, меня вытаскивали из-под обломков Кайндель и пара турецких солдат, когда несчастная штуковина начала гореть. Лишь вмешательство войск гарнизона спасло нас обоих, иначе нас как самозванцев разорвала бы на куски толпа.

Тем не менее, как гласит пословица, нет худа без добра, и, поскольку общественность сочла нас шарлатанами, это означало, что внезапно и чудесным образом вдруг появилось разрешение на поездку в Аль-Улу, поскольку теперь как эмир Абдулла, так и губернатор хотели избежать потери престижа. Мы отправились в путь на рассвете последнего дня 1914 года, выехав через боковые ворота Таифы как можно незаметнее — на верблюдах, под конвоем из тридцати турецких жандармов, необходимых, чтобы защитить нас от повстанцев, бандитов, религиозных фанатиков и просто честных убийц, коими кишела эта часть Аравии.

Наше путешествие до железнодорожной станции в Аль-Уле, полагаю, составляло около семи сотен километров, хотя показалось гораздо длиннее. Первые пару дней выдались не столь уж плохими, за исключением резкого зимнего ветра с гор. Но как только мы спустились на караванный путь в низины к востоку от Мекки, каждый последующий день стал еще один взносом по дороге в чистилище.

Если бы обитателям ада предложили отправиться на однодневную экскурсию в Харрат-Кишиб, то думаю, большинство, взглянув разок, решило бы, что в аду не так уж плохо. Даже посреди арабской зимы полуденный зной и яркий свет поражали интенсивностью, а их отражение от песка, похожего на грубо измельченную слюду, только ухудшало ситуацию.

Вскоре караванный путь, направляющийся к Медине — старая дорога хаджа — исчез, так что в те дни, когда на небе отсутствовали звезды, чтобы руководствоваться ими, я страдал от постоянного опасения, что в результате предательства или некомпетентности наш эскорт (состоящий в основном из городских арабов) бросит нас умирать в пустыне от жажды и теплового удара. Разумеется, по пути не было недостатка в напоминаниях, что именно такая судьба может нас ожидать. Каждые несколько километров грустная кучка костей — обычно животных, но иногда и человеческих, служила молчаливым свидетелем судьбы каравана, закончившего свой путь прямо здесь.