— Григорович, спустить флаг.

В действительности спускать флаг не пришлось, просто шток красно-бело-красного флага вынули из гнезда позади боевой рубки. Но когда Григорович схватился за флагшток, с пристани раздался голос:

— Нет, герр командир, не так. Старой Австрии, может, и нет, но флаг все-таки не тряпка для мытья посуды. Надо сделать это как подобает.

Григорович медленно опустил флаг на палубу, а мы в последний раз пропели гимн Австро-Венгерской империи. Я уже тысячи раз слышал прекрасный старый гимн Гайдна, подумалось мне, но никогда он не звучал так трогательно, как тем серым ноябрьским утром на пристани в Дженовиче, в сопровождении аккордеона венгерского цыгана Аттилы Барабаса. Когда прозвучала последняя нота, таухфюрер Невеселый встал по стойке смирно и выкрикнул: «Экипаж, разойтись». Тринадцать бывших членов экипажа обменялись рукопожатиями. Пять минут спустя мы уже спешили по дороге к железнодорожной станции в Зеленике, с вещмешками за спиной.

Путешествие из потерянного прошлого в очень неопределенное будущее было нелегким. Для семерых оставшихся от команды U26 цель состояла в том, чтобы, во-первых, не попасть в плен, а, во-вторых, с честью и аккуратно выбраться из-под руин Габсбургских вооруженных сил. Это может показаться странным. «Почему бы просто не отправиться домой?» — спросите вы. Но ведь мы знали, что война до сих пор продолжается, император до сих пор в Хофбурге, и наша присяга все еще в силе. Соглашение в Дженовиче освободило от обязательств служить Австрии только матросов-славян. И мы — не набранные как попало новобранцы-дезертиры, мы — это то, что осталось от одного из самых успешных австро-венгерских экипажей подводных лодок, и последние защитники флага империи. Нет, нам предстояло добраться до Полы, чтобы получить официальное увольнение со службы, а если не получится там, то придется добираться до самой Вены.

Поезд с вагонами для перевозки скота вечером четвертого ноября покатил от станции Зеленика по узкоколейке к Сараево. Едва ли роскошное размещение, даже для мужчин, привыкших к тесной нищенской жизни на подводной лодке. Старые вагоны скрежетали и тряслись через бесплодные горы Герцеговины, а мы пытались устроиться поудобнее, хотя сесть было негде и постоянно докучали паразиты, кишащие в грязной соломе. Но в одном блохи стали плюсом: они не давали нам спать, и так мы уберегли свое скудное имущество от воровства со стороны других беглецов.

В основном они были из австро-венгерских войск с албанского фронта, многие больны гриппом и малярией. Они собирались в группы по национальному признаку, занимали разные уголки вагона и с подозрением следили друг за другом. Вагон перед нашим населяли матросы с одной из последних германских подводных лодок, вернувшихся в Катарро. Они были по-прежнему в кожаных комбинезонах и помимо прочего вооружены автоматами Бергмана. У них было мало общего с нами, кроме обещания пристрелить любого, кто попытается залезть в их вагон.