По сравнению с полётами над Альпами, или, как чаще случалось, среди них, здешние полёты не представляли особенной опасности. Лодка "Лёнер" номер L149, на которой я летал, была удобным и безопасным старым трамваем — как и все летающие лодки, с весьма скромными возможностями даже в сравнении с "Ганза-Бранденбургером", но добротно построенная, а будучи, как наша, снабжённой немецким двигателем "Мерседес" на сто шестьдесят лошадиных сил — и чрезвычайно надёжная.

Лодки выпускались на вагоностроительном заводе Якоба Лёнера в Вене бывшими специалистами по изготовлению конных катафалков, вроде тех, что иногда ещё мелькают в фильмах ужасов, и имели длинный элегантный корпус из лакированного красного дерева и пропеллер толкающего типа, установленный позади двух широких, изогнутых и немного скошенных назад крыльев. Пилот и я размещались бок о бок в открытой кабине, как в воздушном спортивном автомобиле. Мы могли бы установить пулемёт для обороны — на складной треноге со стороны наблюдателя, но поскольку летали далеко от вражеских истребителей, то обычно оставляли его на берегу, чтобы облегчить вес, а вместо него брали с собой радиостанцию.

Под основаниями крыльев мы несли четыре двадцатикилограммовые бомбы— в качестве вооружения, на случай, если заметим подлодку.

Второй половиной этого "мы" был мой пилот, фрегаттенлейтенант Франц (или Франтишек) Нехледил, чех по происхождению, как и я, сын аптекаря из городка Прибрам в южной Богемии.

Нехледил, младше меня на семь лет, был мне симпатичен, однако мы с ним никогда не говорили по-чешски, только на немецком. В габсбургской армии дозволялось, даже поощрялось общение офицеров с подчинёнными на их родном языке, даже если пришлось бы специально учить язык. Но среди офицеров и сержантов общение на национальных языках хоть и не запрещали, но считали дурным тоном повсюду, кроме нескольких венгерских и польских подразделений.

Официальная доктрина гласила, что каждый, кто надел офицерский мундир императорской армии, забывает о своей национальности. Таким образом, единственным допустимым языком австрийской половины монархии стал необычный, полузабытый язык, называемый "официальным немецким", известный тем, что добрых две трети говоривших, писавших, думавших, рассказывавших анекдоты или даже предававшихся страсти на этом языке пользовались им как иностранным — вроде нас с Елизаветой, например, поскольку я не знал венгерского, а она могла совсем немного, запинаясь, говорить по-чешски.

Но у Франца Нехледила имелись иные, более мрачные причины избегать чешского языка, даже когда мы с ним оставались наедине. Его отец был основателем местного отделения общества "Сокол" в Прибраме — чешской патриотической и спортивной организации, официально предназначенной для "повышения нравственности и духовности чешской молодёжи". Однако за несколько лет до войны эта организация вызывала в Вене всё большую тревогу, как тайное общество, посвящённое чешской независимости, возможное ядро подпольной армии сопротивления.