Его лошадь еще не отдохнула от вчерашней охоты, и прошло три часа, прежде чем он добрался до реки.

Шон привязал лошадь, спустился к одному из прудов, разделся и погрузился в воду. Растер тело песком, и, когда вышел из воды и вытерся рубашкой, кожу покалывало. Он ехал вдоль берега, и искушение пустить лошадь галопом было почти непреодолимым. Он немного посмеялся над собой. «Поле почти чисто, хотя я бы не удивился, если бы этот подозрительный старый голландец отправился за мной». Он снова рассмеялся и подумал о цвете ее глаз, зеленых, как крем-де-мент[30] в хрустальном бокале, и о форме ее груди. Мышцы его ног напряглись, и в ответ лошадь ускорила шаг.

– Хорошо, хорошо, – сказал ей Шон, – я не настаиваю, но буду благодарен.

Вначале он в своем фургоне сменил пропотевшую рубашку на свежую, кожаные брюки на чистые коленкоровые и потертые сапоги на мягкие ботинки из лакированной кожи. Вычистил солью зубы и причесал волосы и бороду. Увидел в зеркале, что последствия драки почти не заметны, и подмигнул своему отражению.

– Она не сможет устоять перед тобой.

Он лихо подкрутил усы, выбрался из фургона и сразу почувствовал неприятное напряжение в желудке. По дороге к лагерю Леруа он думал об этом и понял, что это то самое чувство, с каким он шел в кабинет Уэйта Кортни в ожидании наказания за мальчишеские грехи.

– Странно, – прошептал он. – Почему я так себя чувствую?

Его уверенность рассеялась, и он остановился.

– Может, у меня дурно пахнет изо рта? Надо вернуться и пожевать гвоздики.

Он с облегчением повернулся, но понял, что это трусость, и снова остановился.

– Возьми себя в руки. Она всего лишь девчонка, необразованная маленькая голландская девчонка. У тебя было пятьдесят гораздо более красивых женщин.

– Назови хоть двух! – вызывающе спросил он у себя самого.

– Ну, например… О, ради бога, перестань!

И он снова решительно направился к лагерю Леруа.

Она сидела на солнце в кольце фургонов, на стуле, наклонившись вперед; свежевымытые волосы скрывали лицо и падали почти до земли. С каждым прикосновением щетки они подпрыгивали, как живые, и солнце сверкало в них красными искрами. Шону хотелось прикоснуться к ним, взять в руки, понюхать – они должны пахнуть теплом и слегка молоком, как шерсть щенка. Он неслышно направился к ней, но прежде чем подошел, она взяла сверкающую массу обеими руками и отбросила назад, на плечи; ее зеленые глаза удивленно блеснули, она отчаянно вскрикнула:

– О нет! С такой головой!

Взмахнула юбками, стул отлетел, и она скрылась в фургоне. Шон почесал нос и неловко остановился.